Пресс-папье. Девятая серия.

[with_astronotus]

Вопросы. Кантона. 258.15.10.

      Сначала он услышал голоса, а уже потом пришёл в сознание; мутная пелена застила зрение, и Торвен не сразу понял, что это не физиологическая проблема, а ворсистый мягкий ковёр, в который он закатан с головы до ног, как синизский дёнер с овощами. Голоса говорили достаточно громко, чтобы разобрать каждое слово.
      — По-моему, он приходит в себя. Смотри, свёрток шевелится!
      — Надо было добивать сразу. Теперь придётся снова убивать.
      — Я не могу добивать упавшего, Лоло! Это противоречит идее Великой Справедливости.
      — Могла бы и я, раз надо... Теперь придётся смотреть в глаза человеку, которого мы убьём. Разве это справедливо, Хатико?
      «Значит, меня ударил их флаг-штурман. — Имир Торвен напрягся, пытаясь усилием воли изгнать из головы концентрированную, шумную боль. — А моя дочь теперь хочет убить меня. Интересно, за что она хочет мня убить? И почему они заодно с мирайским офицером? Мервэ Шотез говорила, что Лоло ушла в Сопротивление? А если нет? Если она стала вдруг здешним квислингом? С чего бы вдруг? В первую очередь она сдала бы тогда мать. Что же происходит, боги просветлённые — так, кажется, принято вопрошать на Синиз? Ох, только бы они не начали убивать меня прямо сквозь ковёр... Я хочу посмотреть им в глаза и понять, что руководит сейчас этими людьми. Это важно, очень и очень важно...»
      — Мы можем убить его прямо сквозь ковёр, не развязывая. Тогда нам не придётся смотреть ему в глаза. Но тогда он умрёт как герой, не зная, в чём его преступление. Ты этого хочешь, Лоло?
      — Я не суеверна. Ради свободы нашей планеты он должен умереть! Ты узнал его имя, разве тебе недостаточно этого, чтобы твоя совесть и твоя справедливость не страдали дальше?!
      — Вообще-то недостаточно. Я ничего не знаю о нём. Он тоже мог убить меня, когда я был у него в плену, но он меня даже не опозорил. Он сказал моим старшим коллегам, что я захвачен им в заложники, а не сдался в плен. И теперь я хочу предоставить ему шанс доказать свою невиновность! Он наш пленник, взятый в бою, и расстреливать его сквозь ковёр противно для моей совести!
      — Моё руководство придерживается другого мнения. Мне приказано было просто расстрелять этого человека!
      — А мне-то какое дело до твоего руководства?
      — Не забывай, что ты тоже в плену!
      — Уже нет: ты освободила меня. Я дал клятву, что я не буду бороться с вами, но кто сказал, что я буду помогать вам? Твои руководители — враги моей родины, и я не намерен им подчиняться!
      — Тебе придётся бороться со мной, чтобы остановить меня, когда я буду казнить пленника, — сказала Лоло тоном крайнего ехидства. — Либо отойди в сторону и не мешай, либо стань клятвопреступником... в очередной раз! Тебе уже всё равно, ты ведь уже утратил честь имперского офицера, не так ли? Что стоит тебе нарушить и случайную клятву, данную несчастной девушке с другой планеты?! Давай, останови меня!
      В тишине было отчётливо слышно, как лязгнул курок револьвера.
      — Нет, я не буду тебя останавливать, — послышался голос Хачи Каминоке. - Убей своего пленника, безоружного и беззащитного; этим ты укрепишь моё мнение о женщинах как о существах коварных и подлых, находящихся в плену минутных страстей и не знающих ни пощады, ни справедливости! Давай, действуй! Я не стану нарушать свою клятву, я не остановлю тебя...
      Настала тишина, длившаяся несколько минут.
      — Хорошо, — сказала в конце концов Лоло. — Что ты предлагаешь?
      — Давай развяжем его и вынем кляп. Пусть он ответит, тот ли он человек, за которого мы его принимаем. Ты что-то говорила мне о том, что с него можно сорвать какую-то маску. Тебе виднее, что ты имела в виду. Если он и в самом деле инопланетянин, то мы сможем спокойно убить его за его преступления против твоего мира, и совесть наша будет чиста. А вот если мы ошиблись...
      — Тогда снова закатаем его в ковёр, а сами убежим, — предложила Лоло. — Нам так и так скрываться, а его скоро найдут. Я ведь вызвала сюда подпольщиков!
      — Зачем?
      — Чтобы они знали, что ты убежал, а Арсен мёртв. Если я не сообщу своим о том и другом, то на меня падёт подозрение в коллаборационизме, а журналиста будут долго искать. Лучше, если они сразу удостоверятся в его смерти!
      — Хорошо. Держи пистолет наготове, а я развяжу ковёр.
      Торвена осторожно перевернули несколько раз; глаза землянина вновь увидели свет. Он по-прежнему находился в теплушке. Ковёр сполз к ногам землянина, оставив свободными лицо и плечи. Флаг-штурман, убрав со лба мешающие ему смотреть зелёные прядки волос, наклонился над Имиром Торвеном и вынул кляп у него изо рта. Историк посмотрел в глаза юноши; в этот момент он запросто мог бы парализовать или даже оглушить Хачи Каминоке мощным психическим ударом, но пистолет в руке Лоло заставлял его заранее воздержаться от подобной тактики.
      — Два вопроса, — спросил он. — Куда вы девали охрану и кто освободил пленного флаг-штурмана?
      — Охранники спят, я подсыпала им хлоралгидрат в бутылку коллекционного блюи, — ответила Лоло. — А Хатико освободила я, потому что он в своё время освободил меня, и ещё — потому что он был мне нужен, чтобы поймать вас.
      — Вопросы здесь вообще-то задаём мы, — строго прервал её Хачи.
      — Ах, вот как! Ну что ж, молодые люди, спрашивайте о чём хотите.
      — А вы будете отвечать?
      — Конечно. Отчего бы и нет?
      — Вы — инопланетный агент? — спросил Хачи Каминоке.
      — Да.
      — Профессионал?
      — Нет, любитель. По профессии я историк.
      — На кого вы работаете и каково ваше задание?
      — Сложные вопросы: скоро я сам забуду половину ответов на них... Моя родная планета, Земля, прислала меня сюда в составе экспедиции исключительно с научной миссией. Организация под названием Комитет Сопротивления, с планеты Синиз, — к вашему Сопротивлению она не имеет никакого отношения, кстати, — завербовала меня в свои ряды как учёного-историка, чтобы я помог разоблачить инопланетных агентов, внедрившихся в другие цивилизации и исправляющих чужую историю на свой вкус. Такое же задание я впоследствии получил от разведки одной из больших держав планеты Атмар, в которой я имею звание генерала... Ну и напоследок, твои сограждане, Лоло, знают меня как «товарища Арсена» — левого журналиста, непримиримого борца за лучшее общество, каковым я, в сущности, и являюсь в первую очередь...
      — Значит, вы сражаетесь за лучшее общество?
      — Да, так и есть.
      — На вашей планете это сражение уже закончилось?
      — Да, силы общественного прогресса победили. Хотя в мелких деталях это сражение не окончится никогда, но перед нами перестала зиять пропасть.
      — А те, другие, кого вы ловите — в каком направлении они исправляют историю других миров?
      — В том, которое они считают правильным.
      — Тогда чем отличаетесь вы от них?
      — Как правило, мы работаем открыто. Пример перед вами: мы знакомы пару минут, причём обстоятельства нашего знакомства вовсе не располагают к взаимному доверию, а я, меж тем, выкладываю вам всё начистоту. Наши противники предпочитают действовать из-за угла, а их конечные намерения и цели известны обычно только их высшему руководству...
      — Из-за угла, говорите? Но вы ведь тоже маскируетесь, выдавая себя за кантонского журналиста! Вы тоже вмешиваетесь в нашу жизнь, шпионите, взрываете... В чём разница между ими и вами?
      — Разница есть, — сказал Торвен, запрокинув голову, чтобы не так стучало в виске. — Во-первых, мы понимаем и принимаем меру своей ответственности за происходящее. Мы не считаем историю экспериментом, который можно сделать впопыхах, а потом уже повторить набело, в подходящих условиях. Во-вторых, мы не прикрываемся именем и могуществом родной планеты: я по доброй воле остался на Атмаре, по доброй воле прилетел сюда, и вы, когда вы судите меня, можете делать это без оглядки на всемогущих и всезнающих инозвёздных полубогов, которые вступятся за мою жизнь или, тем паче, отомстят за неё. И наконец, — землянин слабо улыбнулся, — повторюсь ещё раз: мы не скрываемся без крайней необходимости. Здесь, на Кантоне, за нами объявлена настоящая охота — и тем не менее многие жители вашей планеты знают моё настоящее имя. Даже рабочие в доках уверены, что хорошо известный им «товарищ Арсен» — не более чем псевдоним. У вас нет оснований обвинять меня в излишней скрытности или в недружелюбии к вашим народам.
      — Как вас зовут на самом деле? Ваше настоящее имя? — строго спросила Лоло.
      — Имир Торвен.
      — Кто может подтвердить, что вас зовут именно так?
      — Активисты рабочего движения. Генерал Лавэ. Несколько людей в руководстве вашего Сопротивления. Атмарский и синизский резиденты на Кантоне. И ещё... твоя мать.
      — Вы знаете мою мать? Откуда?!
      — Я — твой отец, Лоло.
      — Что за чушь вы мелете?! — вспыхнула девушка.
      — Это не чушь. Помоги мне снять эту маску. Господин Каминоке, как и все благородные мирайцы, тонкий знаток внешности; он сможет различить несомненные черты фамильного сходства между нами. В крайнем случае, ты можешь спросить обо мне у своей матери Мервэ Шотез. Несколько дней назад она спасла мне жизнь, помогая скрыться от преследования. Она же должна была рассказывать тебе хоть что-то о твоём отце, правда?
      — Не смейте приплетать сюда мою мать! — воскликнула Лоло. — Мама много раз говорила мне об отце! Мой отец — разведчик, борец за свободу, а вы — шпион и мятежник, вот кто вы такой!
      Хатико, зажмурясь, сделал шаг к Имиру Торвену и рывком сорвал с него маску. Парик сам по себе слетел от рывка с головы землянина, открыв взорам высокий чистый лоб и густую гриву волос. Флаг-штурман, держа маску в руках, нерешительно приоткрыл глаза.
      — Во имя Императора! — прошептал он. — Вы и вправду похожи, Лоло!
      — Ерунда! Ты посмотри на него, Хатико! Что между нами общего?
      — Волосы! У кантонских женщин волосы обычно либо жёсткие и прилегающие, с отблеском, как перья в задней части головы удода, либо очень тонкие и мягкие, с оттенком перистых облаков, темнеющих у восточного края в первую минуту после заката. Ни причёска, ни завивка не устраняют этих признаков! А у тебя, как и у него, волосы больше похожи на кудри мирайских мужчин: они упругие, чуть вьющиеся, как волны горного ручья сразу же за перекатом, и при этом блестящие и достаточной толщины. Но у моих соотечественников волосы более матовые, с блеском стареющего жемчуга, а ваши блестят! Нет, несомненно, я ни у кого больше не видел таких волос!
      — Ну, волосы ещё не доказательство! Мало ли у кого какие волосы бывают!
      — Нет уж, поверь мужскому взгляду: здесь не ошибёшься, перепутав! А форма лба? Она у вас тоже очень похожа. Твой лоб меньше, конечно, наполовину в ширину и на три четверти в высоту, но в остальном — те же надбровные дуги, та же линия волос, и брови у вас не широкие, как у кантонцев, но и не узкие, как у мирайцев... Он очень похож на тебя, Лоло!
      — Ерунда какая-то, — сказала девушка. — Ничего не понимаю! Как он может быть моим отцом?!
      — Быть может, — нахмурясь, предположил Хачи Каминоке, — это случилось оттого, что он имел близость с твоей матерью? Я слышал, что такое иногда бывает между мужчиной и женщиной, но...
      — Ты идиот или издеваешься?!
      — Прости, Лоло. Я не знал, что об этом нельзя говорить. Но он и в самом деле похож на тебя. Теперь мы не сможем его убить, пока мы не выясним точно, отец он тебе или нет...
      — Это ещё почему? — фыркнула Лоло.
      — Ты не сделаешь этого потому, что убить своего отца — тягчайшее преступление, а я не сделаю этого потому, что, убив твоего отца, я должен буду считаться твоим врагом. А я клялся не враждовать с вами. Словом, и то, и другое противно идее Великой Справедливости! Пока не доказано, что он обманывает нас, мы оба не можем причинить ему никакого вреда! Мы даже в плену его держать права не имеем, а уж сделать ещё что-то...
      — Тогда разрешите это сделать мне, — послышался голос из дверного проёма теплушки.
      Торвен с трудом повернул голову на этот новый голос; на пороге штабного вагончика стоял Писатель, державший в одной руке пистолет, а в другой — бутылку коллекционного «Энви де Вомир» сорокалетней выдержки...
      — А вот и наши конкуренты, — со вздохом сказал Имир Торвен, обращаясь вновь к своим юным пленителям. — Можете познакомиться с ними воочию. Кстати, — он вновь перевёл взгляд на вошедшего Писателя, — вы в курсе, профессор Тарик, что генерал Лавэ ищет вас днём и ночью по всей Кантоне, чтобы предъявить вам обвинение в разжигании межзвёздной войны?!
      Писатель вздрогнул.
      — Нелепое обвинение! Я ведь не гражданин Кантоны, чтобы отвечать по её законам!
      — Это ничего не значит: вас с теми же целями ждут не дождутся на вашей родной Синиз! Ведь вы не аннулировали, в отличие от меня, своё синизское гражданство.
      — Гиркан знает о вас? — быстро спросил Писатель.
      — Гиркан знает даже о вас, — ответил Имир Торвен.
      Писатель обернулся, отступив на полшага к двери; миг спустя он опомнился и снова взял себя в руки.
      — Жаль, что вы не умерли раньше, — сказал он, — это облегчило бы и ваши мучения, и участь бедных детишек. Теперь же, эффенди Торвен, я вынужден для начала забрать вас с собой, и должен предупредить, что вам предстоит немало неприятностей. У меня вдруг возникли к вам срочные вопросы.
      Он шагнул к землянину, легко подхватил его за ноги, по-прежнему туго завёрнутые в ковёр, и поволок к выходу. Хачи и Лоло сделали было по шагу, чтобы вырваться; флаг-штурман хотел издать протестующий вскрик — но ноги обоих похитителей точно влипли в пол, мышцы свела тяжёлая судорога, препятствующая не то что крику — вздоху.
      Писатель усмехнулся, обернувшись на пороге, и поглядел в расширенные от ужаса беспомощные глаза флаг-штурмана.
      Небрежным движением он сунул руку в карман, вынул оттуда маленькую мирайскую гранату из цветного хрусталя и выдернул чеку движением большого пальца. Граната упала, крутясь и шипя, на деревянный пол точно между Лоло и Хачи. Казалось, что в мире настала мёртвая тишина; исчезли все звуки, кроме громкого шипения гранаты. Писатель, не оборачиваясь больше, проследовал к выходу, волоча за собою беспомощного Имира Торвена; при каждом шаге Писателя голова землянина беззвучно билась о ржавые металлические ступеньки трапа, служившего входом в штабной вагон...

      — Итак, эффенди Торвен, вы отказываетесь от разговора?
      Торвен молчал, глядя в пустое пространство перед собой. Наконец, словно превозмогая себя, он медленно ответил:
      — О чём я могу говорить с вами, Тарик? Вы уже не раз заступали дорогу прогрессу, а я заступал дорогу вам. Всё давно выяснено! Что вы ещё хотите обо мне знать? Быть может, вас интересует дыра от пули в моей ноге? Или то, как складывались мои отношения с Диассой Эврис?
      — Вашими отношениями и вашей ногой вы могли бы заниматься сами. — Профессор Сигдар Тарик уселся поудобнее в кресле с высокой спинкой, окружённом тысячами приборов неясного назначения. — А кто такая Диасса Эврис, кстати?
      — Начальник земной экспедиции в ваше шаровое скопление. Та самая женщина, с которой вы как-то отказались разговаривать по поводу судьбы ИИТ.
      — Тогда она меня не волнует. Она давно уже на Земле, слава богам просветлённым, если только ваш страшный и неуклюжий корабль не погиб на обратном пути. А вот что меня волнует, так это ваша деятельность на Кантоне под видом журналиста Арсена.
      — Эта моя деятельность касается только Кантоны. Она никак не должна влиять на наши с вами взаимоотношения, профессор...
      — Ошибаетесь! Именно в этом качестве вы и попортили мне больше всего крови! Вы подняли этот нелепый бунт, едва не сорвали планы ИИТ по использованию Кантоны и Мираи в качестве рабочих баз, а теперь ещё и попытались уничтожить разом всю столицу! Стыдитесь, Торвен, вы давно уже перешли ту границу, которая, по вашему мнению, отделяла нас от вас! Вы воруете, убиваете, портите наших «гусей» и даже «оборотней», вы выдаёте себя за местного жителя, а сами калечите чужую историю ничуть не слабее нас! Но мы — слышите, Торвен! — мы в Институте Исторических Технологий ещё не докатывались ни разу до массовых убийств! А вы, с вашими проповедями о чести и праве, уже дошли и до этого!
      — В самом деле? ИИТ не занимается массовыми убийствами? Что, по-вашему, такое раскормленный вами на Атмаре фашистский Доркир, или эта глупая война между Кантоной и Мираи, как не спланированное вами массовое убийство?! Остальные ваши обвинения не менее смехотворны: маскируясь под гражданина Кантоны, я веду обычную жизнь гражданина Кантоны, а уж если я лезу в чужую жизнь — для начала я всегда представляюсь. В отличие от вас и от ваших агентов, профессор...
      — Не вам обсуждать наши методы! Мы, задумывая войну, прежде всего сделали всё возможное, чтобы не дать Кантоне и Мираи создать ядерную бомбу! А вы готовы применить её! Вы похищали кантонских атомщиков...
      — Которых вы вместо этого безвинно приговорили к смерти.
      — Это было актом необходимости. Атомное оружие не должно быть разработано ни на Мираи, ни на Кантоне. По-моему, это вполне очевидно? Вы же видите, что это не цивилизации, это штампы, огрызки, нуждающиеся в культурном наполнении... Да и вообще, я убеждённый противник разработок в атомной области. Вам ли не знать, сколько зла таит в себе это оружие?! Ведь ваша Земля, в отличие от Синиз и любой другой планеты шара, пережила несколько атомных войн! А сколько цивилизаций во Вселенной не пережили их?! И вы берёте на себя право давать такое оружие в руки кантонцев и мирайцев?
      — А вы берёте на себя право передавать им технологию боевых человекоподобных роботов. Ещё вопрос, что страшнее!
      — Это другой вопрос, — Сигдар Тарик поднял кверху указательный палец. — Война между киберами может выглядеть ужасной, но она, в конечном итоге, не так ужасна, как война между людьми. Вы же понимаете, какой нелепицей смотрится идея бунта машин! А следовательно, в отличие от армии, составленной из людей, армия киборгов подконтрольна своим программистам и операторам. Она действует в интересах разума, а не в своих собственных интересах! Атомное же оружие уничтожает всех без разбора, правых или виноватых перед историей, даже ещё не родившихся детей...
      — Вы так говорите, как будто мы не только выкрали у вас кантонских физиков, но и привезли на планету атомное оружие контрабандой, — заметил Имир Торвен.
      — Но так оно и есть! Вашими усилиями Кантона теперь — ядерная держава! И ваши повстанцы, чтобы разобраться со своими гражданскими противоречиями, подготовили в столице колоссальный атомный взрыв!
      — Вот как? Вы правы, профессор, теперь у меня появляется предмет для разговора с вами. Кстати, чем вы докажете, что речь идёт именно о кантонском ядерном снаряде, а не об очередной вашей подлой штучке? Вам в ИИТ раз плюнуть — сделать фальшивку и свалить ответственность за неё на ни в чём не виноватую цивилизацию соседней планеты!
      — Я не собираюсь ничего вам доказывать. Я просто даю вам информацию: компактная атомная мина очень большой мощности была собрана на Кантоне и руками кантонцев, а затем — едва не взорвана в столице. По счастливой случайности, мы успели перехватить террористов и не допустить взрыва.
      — Я хотел бы посмотреть на это устройство...
      — Обязательно посмотрите — в своё время. А пока что мне нужно предотвратить бесконтрольное появление таких устройств в будущем. Как минимум — в ближайшем будущем. И вы, Торвен, волей или неволей поможете мне в этом!
      — С чего вы взяли, что я буду вам помогать?
      — Я уверен в этом. Я же сказал: вольно или невольно... И, кроме того, пока что я не подозреваю вас в том, что именно вы собирались взорвать в столице это устройство. В каком-то смысле именно этот факт спас вам жизнь: я решил, что вы напугаетесь и поможете мне докопаться до изобретателей атомной адской машинки.
      Торвен вновь сделал длинную паузу; глаза его невидяще смотрели сквозь профессора — в стену.
      — Напугать меня не так-то легко, профессор. И сотрудничать с вами я не стану. Тем более — после того, как вы на моих глазах убили двух молодых людей.
      — Они — ненужные свидетели. Или вы думаете, что я так хочу, чтобы здесь по моему следу объявились ваши бравые подпольщики? Единственный шанс не терять детей в войнах — не пускать их воевать, а вы пытались втравить их в ваши авантюры, Торвен! Откуда я знал, что вы успели им наговорить?! Вы умеете быть чертовски убедительным...
      — Это не повод убивать людей.
      — Люди — строительный материал для истории. Мы с вами уже говорили об этом. И хватит повторяться!
      — Одна из них была моей дочерью, — сказал Торвен. — Поэтому я не буду говорить с вами ни о чём. Вы убийца и преступник, я вас ненавижу Это уже не битва социальных систем, это наша с вами личная вражда, поймите вы это, наконец!
      — И ради вашей личной вражды вы готовы отдать жизни миллионов кантонцев? Вы готовы рискнуть новым атомным терактом?!
      — Вы же готовы превратить две планеты в боевой полигон ради сведения ваших глубоко личных счётов с человечеством Синиз?
      — Не передёргивайте понятия. У меня нет счётов с Синиз. Заблудшую корову пастыри и овчарки возвращают в лоно стада теми силами, какие считают нужными; палка и зубы — едва ли самые страшные из этих сил. Я выполняю свою социальную роль, и не следует приписывать мне личные мотивы...
      — Роль пастыря? — усмехнулся землянин.
      — Овчарки.
      Торвен снова замолчал, глядя вдаль отсутствующим взором.
      — Прекратите вы выпадать в осадок! — заорал на него профессор. — У нас очень мало времени, и я могу прибегнуть к самым жестоким средствам, чтобы заставить вас говорить. Повторяю ещё раз: вы дадите мне нужную информацию, и поверьте — для вас будет лучше, если вы сделаете это добровольно...
      — Я помню ваши методы, — вздохнул землянин. — Вы меня уже пытали. Но я не отдам вам ни одного из учёных, живущих сейчас вне Кантоны.
      — Пока что они мне не нужны. Кто из оставшихся здесь смог бы собрать термоядерный заряд?!
      — Никто. Это я вам гарантирую: не только ваши вредители, но и их собственные конкуренты в здешней странной науке сделали жизнь здешних талантливых специалистов абсолютно невыносимой. Все они эвакуированы мной на Атмар, где и работают сейчас над созданием атомных арсеналов для нашего революционного правительства.
      — Что-о?! Вы не дали атомное оружие Кантоне, но дали его атмарским варварам?
      — Ну да, — безмятежно сказал Торвен. — Атмарцы стоят выше и в технологическом, и в социальном плане, они уже понимают опасность, скрытую в атомной энергии. Кроме того, в случае победы ваших сторонников на Синиз или ещё где-нибудь в АБС-404 атмарской народной конфедерации грозит агрессия из космоса; атомное оружие — прекрасный способ заставить агрессоров одуматься и смирить пыл.
      — Какой кошмар! — Тарик взялся за голову. — Но почему вы оказали предпочтение Атмару перед Кантоной? Какая, в таком случае, практическая разница для вас — кто первым обретёт это смертоносное оружие?
      — Три причины, — ответил землянин. — Во-первых, ныне я гражданин Атмара и генерал атмарской революционной разведки. Во-вторых, на Атмаре агентов ИИТ ловят и расстреливают, а вот здесь, на Кантоне, они совершенно разбушевались. Атомщикам там безопаснее, чем здесь! А в-третьих, у нас на Земле когда-то существовала классификация, разделявшая человечески сообщества на «цивилизации чаши» и «цивилизации меча». Примитивная классификация, не спорю. Но тем не менее, Кантона не смогла бы воспользоваться атомным оружием, будучи по сути своей «цивилизацией чаши», а вот Атмар сумеет в случае необходимости правильно применить это оружие. Как «цивилизация меча», атмарцы понимают, что оружие необходимо не только для слепого насилия, но прежде всего — для охраны мира!
      — Интересная классификация, — вздохнул профессор. — А к какому типу вы относите нашу цивилизацию, цивилизацию Синиз?
      Имир Торвен подумал.
      — Вы, — ответил он, — цивилизация пресс-папье.
      — Это как? — удивился Сигдар Тарик.
      — Вы кладёте чужую историю под гнёт и промокашку ваших нарисованных, двумерных представлений об исторической правде, — объяснил землянин. — Вы ведь видите в истории не правду, а лишь её отражение в плоском зеркале вашей философии. И чужую правду вы тоже пытаетесь расплющить по этому вашему двумерному лекалу...
      — Не понимаю я ваших метафор, — буркнул Тарик. — Вернёмся-ка лучше к бомбе. Так вы считаете, что её никто не мог сделать сейчас здесь, на Кантоне?
      — Из кантонцев или землян — никто, — согласился историк. — За ваших башибузуков из ИИТ я, сами понимаете, не в ответе.
      — Поставлю вопрос по-другому. Кто на Кантоне мог создать водородную бомбу ранее?
      — Только один учёный за всю историю планеты. Доктор Ваг!
      — Ваг? Тот самый, кого ни мы, ни вы не успели похитить?!
      — Его убрали свои же: некто Лажу, помощник Вага, устроил целый заговор с целью захватить наследство этого незаурядного гения прикладной науки. Ваг работал над проблемами имплозионной интерференции, а это — путь к чистому термоядерному синтезу. Он мог сделать и бомбу! Впрочем, подробнее я могу сказать об этом только тогда, когда увижу сам заряд или хотя бы его чертежи.
      — Не стоит: вы уже дали мне все нужные сведения. «Имплозионная интерференция» — так сказали и наши эксперты! За исключением малопонятной пробирки с железными опилками, которая там вообще неясно к чему, остальная схема один в один соответствует теоретической... Значит, этот Лажу завладел секретами Вага! Великолепно! Теперь мы можем быть уверены в том, что бомба всего одна и что изобретатель её мёртв навеки!
      — Если только по его стопам не пошли достойные ученики.
      — Им негде было бы достать обогащённый гидрид лития. Ведь атомных реакторов на Кантоне больше нет! Ну что ж, пожалуй, это всё, что меня волновало. Ваше тело может умереть теперь со спокойной совестью!
      — Тело?
      — Да, конечно. Ваша голова слишком ценна, чтобы уничтожать её. Вас ждёт новое, весьма длительное и необычное существование. Хотите попробовать заранее, кстати?
      — Благодарю. Предпочёл бы отказаться.
      — Тогда скажите мне ещё одну вещь: кто в руководстве Комитета Общественного Спасения — ваш агент?!
      — Если бы это и на самом деле было так, профессор, вы же прекрасно понимаете, что всё равно не узнали бы этого от меня ни под каким предлогом...
      — Как хотите, — равнодушно ответил Тарик. — Тогда я, пожалуй, всё же испробую на вас кое-какие новшества, которыми хотел бы впоследствии заменить средства массовой информации Синиз. Пытки разума — самые страшные пытки, не так ли, эффенди Торвен?!
      Он наклонился к приборам, окружавшим его кресло, и нажал светящуюся зелёную кнопку на пульте.

Comments

[helghi.livejournal.com]

Т.е. Тарик мог быть узнан по самой большой, зашкаливающей степени цинизма - больших циников, чем он, среди его окружения не было...