Пресс-папье. Вторая серия.

[with_astronotus]

Диверсант. Кантона. 258.15.30.

      Флаг-штурман Хатико Каминоке, которого на принятом в Империи северном диалекте все старшие офицеры называли Хачи, старательно расчёсывал перед зеркалом свои длинные кудри цвета морской волны. Его покровитель, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, впервые в жизни флаг-штурмана поручил ему дипломатическую миссию: высшим офицерам Империи предстояло отправиться на переговоры с лидерами кантонских повстанцев. Требовалось выглядеть представительно; Хачи тщательно выбрал из гардероба чуть более яркую, чем требовалось по уставу, пелеринку, чуть выпростал из-под полы кителя пурпурную кайму дорогого кардигана и надел на шею изумрудное украшение, подаренное Оо Сукаси. Оставшись доволен своим внешним видом, флаг-штурман Каминоке опустился на банкетку в углу каюты и сложил такие стихи:
      Космос полон страха.
      Только полон праха
      Так неполон в храбрых!
      Он вынул из кармана свою любимую записную книжку в виде длинной ленты рисовой бумаги, сложенной гармошкой, и небрежно записал тушью пришедший ему в голову стих. За этим занятием и застал его Оо Сукаси. Коротким жестом флаг-штандартмейстер пригласил штурмана следовать за собой.
      Небольшая машина летела над равнинами западного континента Кантоны, плоского и низменного; внизу тянулись степи и болота, превращённые ирригационными каналами и каменными ограждениями в бесконечный ряд террас, напоминавших рыбью чешую. Вестовой в нарядном белом кимоно с тёмно-зелёной отделкой ловко подал высокопоставленным пассажирам лёгкую закуску из глаз креветок и густой подогретый суп с нарезанным рисом. Мужчины приступили к разговору не раньше, чем опустошили тарелки: таково было строгое требование этикета.
      — Мы не получили генерала Лавэ, — сказал Оо Сукаси. — Мятежники обещают поймать его, но говорят, что ему удалось скрыться. Взамен, однако, они хотят дать нам другие гарантии своей лояльности. Их наука владеет секретными технологиями... по-прежнему далеко превосходящими наши. Сегодня — демонстрация этих технологий. Если они заинтересуют нас, мы пощадим мятежников, более того — мы дадим им простор для их научных исследований, а это, похоже, единственное, что их по-настоящему интересует. В противном случае придётся показать, что мы готовы на карательные меры: в качестве ответа на террористические вылазки Сопротивления мы взорвём и уничтожим физический факультет Эколь — это их академия, только не для военных, как у нас, а для учёных. Я хочу, чтобы ты, мой Хачи, взял на себя осмотр их технологической лаборатории и оценил, насколько полезным для нас может быть их открытие. Ты же математик! А я займусь самой неприятной частью — шантажом; я не хочу, чтобы ты осквернял своё сердце раньше времени жестокостями войны, ты ещё юн и чист, у тебя будет и другое время научиться жестокости. Что за стихи ты писал сегодня утром?
      Краснея, Хатико подал флаг-штандартмейстеру свой блокнот. Тот прочёл, улыбнулся одобрительно:
      — Внутренняя рифма несовершенна, основана на игре слов. Но я чувствую страсть сердца, которая выше формы слога; это признак благородства натуры. Я никогда не жалел, что ты рядом со мной, мой Хачи, и я хотел бы, чтобы мне не пришлось пожалеть никогда...
      Глаза флаг-штурмана наполнились слезами:
      — Вы не пожалеете! Даю слово, что лучше отдам жизнь, чем...
      — Жизнь прибереги, — посоветовал Оо Сукаси. — И постарайся лучше быть таким же аккуратным и исполнительным в обращении с варварами, каким всегда бываешь со мной. Я надеюсь на тебя: это первая твоя самостоятельная миссия, и в этой миссии ты в полной мере представляешь облик и закон Империи. За Императора!
      — Во имя Великой Справедливости! — ответил Хачи Каминоке, привычно отдав салют.

      Ещё подходя к приземистому зданию лаборатории, он понял: что-то случится. Директор, пожилой согбенный человек с лицом, похожим на приклеенную маску, встретил высокопоставленного гостя с выражением жестокой тревоги на лице. Войдя в просторный главный зал лаборатории, ярко подсвеченный ртутными фонарями, флаг-штурман почувствовал запах дыма и чего-то невообразимого, странного, чему он боялся дать точное определение. Посреди зала зияла круглая дыра в добрых два человеческих роста, вокруг неё высились нагромождения проводов, свалки стального мусора и груды щебня, по которому задумчиво бродили синевато-сизые искры. Люди, испуганные и подавленные, стояли у столов вдоль стен, жались от страха; многие были ранены. Хачи с удивлением увидел, что среди работников лаборатории немало женщин, причём одежда у них одинаковая с мужской; следовательно, на Кантоне и женщины проявляли интерес к науке. Это тронуло флаг-штурмана; всякий раз на родной Мираи, видя женщин в рабочих или родильных лагерях, он с тоской размышлял о тяжкой доле, выпавшей этой половине человеческого племени, в общем-то, и без того несчастного... Мужчины и женщины смотрели на флаг-штурмана с робостью и лёгким испугом, но Хатико был достаточно внимательным наблюдателем, чтобы не упустить искорку ненависти, метавшуюся в глазах у многих из них.
      — Что здесь произошло? — спросил он, пытаясь придать голосу командную твёрдость. Кантонский язык он знал почти в совершенстве.
      Директор выхватил из толпы связанного мальчишку — на взгляд Хачи, совершеннейшего подростка, ещё моложе самого флаг-штурмана; лицо мальчишки скрывали до половины сломанные очки-консервы, сквозь пробоины в которых сверкали ненавистью ясные, чистые глаза цвета северного льда в летний день перед закатом. Безвкусная одежда и лабораторный халат не могли скрыть тонких, одухотворённых черт лица и стройной фигурки пленника, вырывавшегося изо всех сил и осыпавшего своих пленителей упрёками в жестоком предательстве.
      — Он взорвал главную секцию, как только узнал, что мы передаём её вам, — сказал директор, кривя рот-маску. — Это фанатик, сами видите. Но у нас, господин Каминоке, остались расчёты и фильмы, всё необходимо для производства. Уничтожен только прототип!
      — Вы обещали показать прототип, — прервал его флаг-штурман. — Извинения меня не интересуют! И я не заметил, господин директор, в ваших людях особенной лояльности к имперскому правительству! Этот диверсант — представитель вашего коллектива, и ваш коллектив понесёт наказание за его деяния.
      — Прошу обратить внимание благородного офицера, — ответил на это директор, — что наш коллектив и так понёс тяжкую утрату: уничтожен плод трёхлетней работы, образец наших усилий, которые, как вам наверняка известно, мы ценим более всего. Этот человек, — он указал на одного из сотрудников, — лишился экспериментального материала для своей докторской диссертации. А эта женщина, — ткнул он пальцем в другую сотрудницу, — писала на основе схем прототипа диплом инженера Эколь. Уверяю вас, что все мы понесли потери...
      — Меня не интересуют ваши потери, — холодно прервал его Хачи, — мне нужен прототип.
      — Вы его получите в самые короткие сроки, уверяю вас. А пока что мы представим вам все расчёты и схемы. По счастью, диверсанту не удалось уничтожить их... его перехватили как раз в тот момент, когда он поджигал архив исследований.
      — Увольте меня от подробностей. Кто он такой?!
      — Техник, простой техник. Он совсем ещё ребёнок, видите сами. Фанатики задурили ему голову своей пропагандистской трескотнёй. Он не понимает важности труда, вложенного в научные исследования. Впрочем, это неудивительно: он ещё даже не закончил колледж.
      — Что он тут в таком случае делает?
      — Родители его погибли, когда вы бомбили наши нефтяные вышки, господин офицер. Он искал кров и работу, по крайней мере, он нам так сказал. Мы его пустили: мы ведь не секретное предприятие, документы нам не требуются, а что до ненависти к вам — прошу меня простить, в таких обстоятельствах она представлялась нам извинительной.
      — Я согласен, — кивнул флаг-штурман, — вас можно извинить, даже если саботаж был сознательным. Но извинить — одно дело, а простить — другое. Мальчишкой займётся теперь имперская контрразведка. Она же выяснит и все подробности о его соучастниках...
      При этих словах одна из женщин с криком «Убийцы!» бросилась на конвойных, перехвативших связанного подростка. Солдат сопровождения, не глядя, отшвырнул её прикладом.
      — Мы не убийцы, мы устанавливаем закон, — Хачи поднял руку. — Империя несёт порядок и справедливость. Невиновных мы не наказываем. Вы, — он указал рукой на кричавшую женщину, — невиновны: вы защищаете свой народ, а это не может быть преступлением. Мы не злодеи, и мы предоставим вашему правосудие.
      — Она не понаслышке знакома с вашим правосудием, господин офицер, — спокойно сказал мужчина в порванном халате. — У неё убили мужа в вашей контрразведке: пытались выяснить, что он знает о синтезе горной взрывчатки. Её тоже пытали — у него на глазах... Оставьте ваши рассуждения о законе и морали и делайте то, что собирались делать.
      — Они непочтительны, — сказал флаг-штурману один из младших офицеров свиты, корнет, лишь недавно заслуживший право носить на выходном кителе белое перо аиста и бутоньерку. — Они ненавидят нас. Разрешите привести их к покорности?
      Хачи поколебался несколько секунд.
      — Нет, — сказал он. — Была война — на войне жестокость была оправдана. Теперь царит мир — и миром должна править справедливость; так говорит флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, беспримерный символ ратной доблести и изящной речи. Мы не должны уподобляться жестоким пиратам, тем более что эти люди вправе ненавидеть нас, и наш долг — заслужить их уважение, а не их страх. Во имя Империи! — он возвысил голос. — Я объявляю этого человека, — Хатико указал на связанного диверсанта, а затем коснулся своих волос в знак нерушимости своего слова, — объявляю его своим пленником. Я докажу ему и вам всем, что Империя справедлива и гуманна. В этом — высший долг благородного человека! Что до прототипа, — на сей раз он ткнул пальцем в директора лаборатории, — он должен быть готов через пятнадцать дней, чего бы это вам ни стоило. Вы говорили, что прошлый прототип собран был всего за неделю: я даю вам срок вдвое больший, хотя вы и того не заслуживаете. Если к этому времени мы не получим действующую модель вашего чудо-изобретения, вы все будете наказаны. Охрана! Развяжите этого юношу и наденьте на него обыкновенные мягкие наручники. Он идёт со мной.
      Приказание флаг-штурмана было тотчас же исполнено. Пленник был развязан и взят под конвой; Хатико, не удостоив директора прощанием, развернулся на высоких каблуках и вышел вон. За ним последовала его свита.
      Арестованный юноша не проронил ни слова по дороге к автомобилю. В его глазах застыли безмолвные слёзы. Хачи захотелось вдруг подбодрить это хрупкое создание, явно не созданное природой для войны и видевшее на своём коротком веку поражение своей расы; флаг-штурман достал свой любимый блокнот и, разыскав в нём приличествующий случаю стихотворный экспромт, перевёл его для пленного юноши:
      Смелому смерть не страшна,
      Круговерть жизни до дна
      Выпьет, отчизне верна
      Храбрость — воина твердь.
      Один из свитских офицеров посоветовал молодому коллеге не тратить силы на этого варвара, совершенно незнакомого ни с поэзией, ни с высокими чувствами. Хатико оборвал его горько и резко; ему показалось, что в глазах пленника мелькнул на мгновение огонёк интереса. Он хотел положить руку на плечо арестованного, но тот отдёрнулся в сторону с проворством куницы. Юношу била крупная дрожь.
      Флаг-штурман сделал своим сопровождающим знак остановиться. Скинул китель на руки адъютанту, ловко стащил с плеч свой тёплый кардиган из гладкой верблюжьей шерсти, накинул на спину пленнику. Тот вновь посмотрел ему в глаза — изучающе, дерзко, внимательно; но на сей раз Хачи готов был поклясться, что враждебность в глазах диверсанта уступила место любопытству.
      Пленник вновь зябко повёл плечами и сделал попытку отвернуться. Кардиган сполз от этого движения углом почти до земли, так что пурпурная кайма с узором ручной работы едва не коснулась грязных слякотных плит дорожки. Флаг-штурман поправил кардиган на плечах юноши, затем, подумав, аккуратно прикрепил свой дар к воротнику рубашки пленника вынутой из волос нефритовой заколкой. На этот раз пойманный не сделал попытки отстраниться — только поглядел на Хачи затравленно, исподлобья. Юный офицер опустил руку и вновь заглянул в лицо диверсанту.
      — Как тебя зовут, враг? — спросил он ласково, стараясь внушить интонациями голоса возможно большее доверие.
      Юноша не ответил, но и взгляда не отвернул, встретив Хачи глаза в глаза. Флаг-штурману в этом взгляде почудилась надежда на взаимопонимание; это устраивало его.

      Оо Сукаси без злобы и без скепсиса отнёсся к провалу миссии своего помощника.
      — Я думаю, ты был прав, дав им время. За это время они успеют понять, что мы заинтересованы в переговорах, и начнут сами искать мира. Ради святынь, главное, чтобы наши милитаристы не бросились крушить и мять раньше времени. Но стоит ли эта технология тех усилий и радужных обещаний, на которые так щедры лидеры Кантоны?!
      — Мой командир, я думаю, что эта технология реально существует, хотя и находится на стадии прототипа. Кантонцы сами заинтересованы в ней не меньше нашего; не думаю, чтобы это было блефом. Они давно уже хотят создать механических людей, чтобы заменить ими человеческий труд: ведь у них нет рабов, а женщины, как я заметил, пользуются большой свободой. Они даже ходят по улицам без сопровождения! Удивительно даже думать, что такая отсталая в идейном смысле нация сумела создать такую высокую промышленность! Конечно, им нужны механические слуги, и вне зависимости от того, скрывают они свою работу или не скрывают, слуги эти рано или поздно будут принадлежать нам.
      — Я слышал, ты взял пленника. Он красив?
      — Он злобный волчонок. Его родители погибли, и он ненавидит нас. Я слышал, что если таких волчат приручают, из них вырастают самые преданные псы...
      — Смотри, как бы он не приручил тебя!
      — Я — офицер Империи!
      — Я знаю, мой Хачи. И не сомневаюсь ни в твоей силе, ни в твоей лояльности: ты просто взрослеешь. Настанет день, когда ты покинешь меня и пойдёшь к звёздам своим путём, а мне останется сидеть в одиночестве на камнях под старым тополем и ловить падающий пух...
      Хачи Каминоке порывисто обнял флаг-штандартмейстера.
      — Я не брошу вас! Никогда не брошу!
      Оо Сукаси погладил флаг-штурмана по нежной коже лба, по кудрям, прикрывавшим уши.
      — Не стоит говорить «никогда» — ведь ты не знаешь, как кратко то время, что определяется обычно этим словом...

Побег. Кантона. 258.15.29.

      Они мчались по просёлочным дорогам через бесконечные виноградники, окружавшие западные пригороды столицы. Машина, дешёвый грузовик на газовом топливе, нещадно воняла и скрипела при каждом повороте. Торвен вёл её твёрдо, но безжалостно — так водят сельские фермеры; между ним и генералом на диване, служившем водительским местом, пристроился холщовый мешок с кругом деревенской колбасы, несколькими сырами и тремя бутылками сладкого регало.
      — Как вам удаётся сойти за кантонца? — удивлялся генерал Лавэ. — Стоило мне вас увидеть, как я уже понял, что представителей такой расы на нашей планете просто не существует, как, впрочем, и на Мираи. И вы называете себя шпионом? Ваша внешность выдаёт вас в любой толпе!
      — Нет ничего сложного, — ответил Торвен. — Чтобы вы быстрее поверили мне, я предстал перед вами, так сказать, в своём истинном облике. Сойти же вновь за уроженца вашей родной планеты мне поможет вот эта штука, — он достал из бардачка машины какой-то свёрток и показал его генералу.
      — Что это, грим? — Генерал хотел было пощупать руками, но тут машину тряхнуло, и Лавэ, принуждённый схватиться покрепче за ручку над головой, тотчас отказался от своего намерения.
      — Не грим, а тщательно сделанная маска из пластической массы. Она отлично прилегает к лицу и совершенно не стесняет движений — если, конечно, уметь носить её. Парик и некоторый актёрский талант довершают преображение.
      — Но ваш огромный рост, фигура? Вы почти вдвое крупнее меня, вы должны выделяться на голову даже среди островных жителей! Чёрт возьми, вас можно моментально опознать только по этим признакам! И вы утверждаете, что остаётесь незаметным?!
      — Лучший способ скрыться, — улыбнулся Имир Торвен, — это как раз оказаться на виду. Не угодно ли убедиться?
      Не отрывая левой руки от рулевого колеса, правой он развернул кулёк, который перед тем демонстрировал генералу. В руке его оказалось нечто, похоже на тряпицу. Одним коротким движением инопланетянин надел этот странный предмет себе на лицо, несколько раз с силой огладил подбородок и скулы ладонью. Затем он извлёк из того же свёртка каштановый парик, надел его и поправил. Генерал ошеломлённо наблюдал за его действиями.
      — Ну как, — спросил Торвен, — теперь я больше похож на кантонца?
      Он щёлкнул лампочкой в салоне: генерал зажмурился на мгновение от яркого света, потом медленно раскрыл глаза и посмотрел на своего неожиданного компаньона.
      — Позвольте, позвольте... Да я вас где-то уже видел! Те же глаза, тот же рост. Я вас видел, и даже не раз, но где? Чёрт возьми, вот это маскировка: не могу вспомнить, где мы встречались, хотя твёрдо уверен, что это происходило много раз, причём не так уж давно!
      — Вот видите, — смеясь, сказал Торвен, — а вы говорите: рост, приметная фигура. Ещё раз повторяю: если вы хотите потеряться, лучше оставайтесь почаще на виду. Вам, генерал, это может как нельзя больше пригодиться!
      — Но как, будь я проклят, как?! Скажите на милость, где я мог вас так часто видеть раньше — и не запомнить?! Я наверняка, наверняка вас видел раньше!
      — Дежа вю, — кивнул Имир Торвен.
      — Де Жавю? — не понял генерал. — Ничего подобного, я хорошо знаю де Жавю, он такой круглый, усатый, ростом гораздо ниже вашего... Или нет, простите, де Жавю — это такой высокий тощий бородач, в шляпе, он ещё входил в прошлом году в Ложу Промышленников... или он тромбонист? Не помню! Но вы — вы определённо непохожи на де Жавю!
      — «Дежа вю» — это фикция, слово, обозначающее ложное ощущение чего-то, что вы видели ранее и о чём на самом деле никогда не были осведомлены. Существование господина с таким именем меня, безусловно, забавляет, но я — не он.
      — Нет, нет! — экспансивно вскричал Лавэ. — Вы — не де Жавю, точно также, как де Жавю — это ни в коем случае не вы! Но, тысяча чертей, кто вы тогда такой?!
      — Я вам напомню, генерал, только не кусайте себе локти по поводу собственной невнимательности. Вы помните Арсена, журналиста из прогрессивной газеты «Заря»? Это — я.
      — Арсен! — Генерал хлопнул себя по лысеющему лбу. — Бог мой, Арсен! Как я мог забыть? Этот едкий голос, эти манеры! Так значит, вы, шпион, маскировались всё это время под критикующего правительство журналиста? А если бы полицейское расследование заинтересовалось вами?!
      — Ему предстояло бы сперва найти меня. Я не так уж часто бываю на вашей планете: в этом звёздном скоплении у меня много других дел, зачастую куда более серьёзных, чем ваши конфликты с соседями.
      — Что может быть серьёзнее космической колониальной войны?
      — Конфликт человеческого разума и нечеловеческого: то, чего моя цивилизация, да и все другие известные нам цивилизации Вселенной любой ценой пытаются избежать. Это гораздо опаснее, чем простая война. Хотя и в войне, естественно, мы не видим ничего хорошего; просто без той причины, о которой я сейчас сказал, война была бы внутренним делом — вашим и Мираи...
      — Хорошенькое внутреннее дело! — Генерал подпрыгнул, больно ударившись головой о крышу кабины. — Хорошенькое дело! Они — агрессоры, будь они прокляты, и вы называете это внутренним делом, гром вас разрази!!!
      — Не кипятитесь, иначе прикусите случайно язык. Здесь крепко трясёт, — предупредил Торвен. — Что касается агрессии, то разве не вы первыми сунулись на Мираи? Интересы ваших промышленников, а в особенности — военных промышленников, вы априори поставили выше норм международного права! Другое дело, что эта космическая агрессия с обеих сторон не была мотивирована ни политическими, ни экономическими мотивами. Мы подозреваем в этом игру более опасных сил.
      — Каких ещё сил, чёрт бы их подрал?! Будьте вы прокляты с вашими недомолвками, Арсен... или Торвен, как мне вас правильно называть?! Расскажите мне всё, что вы знаете об этой проклятой истории, пока мы с вами оба в мешок не чихнули!
      Торвен посмотрел на дорогу, резко свернул влево, на едва заметную ночную колею.
      — Километрах в двадцати впереди — мирайский военный кордон, — прокомментировал он свои действия. — А рассказывать придётся с самого начала, чтобы вы хоть что-нибудь поняли в вашей каше. Вы не заснёте, генерал Лавэ?
      — Только не в этом смердячем гробу! Он из меня кишки вытрясет, особенно в сочетании с вашей манерой езды! Я с вами скорее уж засну вечным сном! — Генерал откупорил бутылку «регало», с содроганием сделал добрый глоток. — Не тяните, чёрт возьми, рассказывайте вашу историю!
      — Хорошо, постарайтесь внимательно слушать. Я уже говорил вам, что мой мир называется Земля. Он очень далеко отсюда, даже со скоростью светового луча до него лететь многие сотни лет, но мы относительно недавно нашли способ преодолевать эти огромные расстояния за ничтожно малое время. Наш мир пережил суровое время, мы все чуть не погибли, но сумели создать новую общественную формацию, основанную на подлинном равенстве — стабильную и сильную, хотя, должен заметить, очень неторопливую в своём поступательном движении вперёд. Вам ещё не скучно, генерал?
      — Становится скучновато, — пожаловался собеседник Торвена, прикладываясь к бутылке «регало».
      — Жаль, дальше будет немногим веселее, но зато ближе к теме. Мы получили сигнал от удалённой цивилизации, не имеющей с нашей никаких общих корней; можно сказать, пожалуй, что они тоже люди, но биологически сильно отличаются от нас. Таких цивилизаций множество и в известной нам части Вселенной, и, видимо, в неисследованной нами. Эта цивилизация рассказала нам о вашем шаровом скоплении: необычном астрономическом образовании, не успевшем ещё привлечь внимание наших астрономов. На нашем небе его просто нет.
      — Слишком далеко? — полюбопытствовал Лавэ.
      — Нет, наши стереотелескопы могут заметить и куда более тусклые звёзды, а ваши сияют ярко. Ни мы, ни те, кто сообщил нам о вас, между тем, не видели никакого шарового скопления в этом участке небесной сферы. Объяснение могло быть только одно: все звёзды появились здесь совершенно неожиданно, всего несколько тысячелетий или даже столетий назад.
      — Это совершенно невозможно, — сказал генерал. — Формирование звёздной системы занимает десятки миллионов лет! И наши данные неопровержимо доказывают, что жизнь на нашей планете зародилась три с лишним миллиарда лет назад. То, что вы говорите — мистификация, «утка», пригодная для ваших газет, но не для серьёзного собеседника.
      — Вот видите, — кивнул ему Имир Торвен, нещадно бросая дребезжащую машину на штурм грязного бугра, пересекавшего дорогу. — Нас это, как вы понимаете, тоже заинтересовало. Но ещё больше удивило нас то, что в переданных нам сведениях содержалось много информации о жителях вашего звёздного шара. Того, что нам продемонстрировали, вполне хватило, чтобы опознать в вас и ваших звёздных соседях наших сородичей — людей, ничем не отличающихся от землян. Такое совпадение, даже внешнее, представляет собой явление исключительно редкое, оно само по себе заслуживало темы для исследования. Но это было не самым потрясающим фактом: звездолётчики из того, другого мира передали нам сообщение, составленное на доступном нам языке, в котором жители планеты под названием Синиз просили космических собратьев по разуму оказать им помощь в предотвращении надвигающейся планетарной катастрофы!
      — История становится всё невероятнее! — заметил генерал.
      — Ещё бы! Представляете, с какой скоростью мы послали экспедицию в ваш звёздный шар? «Диалектика», наш самый быстроходный и вооружённый энергией суперзвездолёт, стартовала к Синиз через десять дней после получения вестей от братьев по разуму. Для нашей цивилизации это огромная скорость и почти непозволительная роскошь, обычно мы годами готовим каждый полёт: ведь траты энергии и человеческих сил остаются чудовищными. — Торвен наконец-то преодолел упрямый взгорок, и грузовик, опасно содрогаясь и свистя сквознячками в щелях кабины, ринулся дальше в ночь. — Мы прилетели в ваше шаровое скопление, вышли на связь с Синиз, и тут-то на нас посыпалось открытие за открытием.
      — В открытиях, — зевая, сказал Лавэ, — я ничего не понимаю.
      — В этих поймёте. Приведу лишь наши выводы: всё ваше звёздное скопление представляет собой от наала и до конца продукт сознательной, искусственной деятельности разума, причём деятельности недавней.
      — Но это страшно! — вскричал потрясённый генерал.
      — Рад, что вы перестали скучать. Да, это страшно: мы столкнулись с чем-то неизведанным, с могуществом, невероятно превосходившим человеческий разум. Но перед нами стояла ещё и другая проблема: сигнал о помощи, присланный с Синиз! Мы занялись этим вопросом, и это имело самые странные и страшные последствия. Мы выяснили, что цивилизация Синиз уже достаточно давно владеет секретом космических перелётов, и что её агенты пользуются этим по всему шаровому скоплению, чтобы изменять и направлять исторические пути соседних цивилизаций. Втайне! Но и это было не самым важным: духовный лидер Синиз, доктор Иалан Кшеш-Маалу, готовил и своему родному миру, и множеству других миров страшную участь. По его замыслу, все эти планеты, включая, между прочим, и Мираи, и ваш родной мир, должны были вскорости погибнуть от некоей искусственно вызванной катастрофы. И лишь по нескольку заранее избранных людей должны были за счёт этой катастрофы трансформироваться в некие сверхсознания, в космические сущности, равные богам.
      — Он был маньяк, этот Кшеш-Маалу? — быстро спросил Лавэ.
      — Мы не знаем точно. Он не был человеком. Как мы можем судить о нечеловеческой психологии, о нечеловеческом разуме?
      — Что-о?!
      — Он был космической силой, существом совершенно особенного порядка. — Торвен выключил фары в виду небольшой деревеньки; теперь автомобиль еле полз в полной темноте, как навозный жук-скарабей, собирая жухлыми скатами комья навоза. — Но как минимум часть его сознания принадлежала когда-то землянину, энергетику по имени Кирсти Райн. Давным-давно, два тысячелетия назад, он входил у нас на Земле в группу, проводившую сложный и опасный опыт; целью этого опыта было превращение человека в существо принципиально иного, внебиологического порядка, в космическую сущность.
      — Ему удалось?
      — Мы не знаем. Вернее, не знали столетиями, что Кирсти Райн жив, и до сих пор нам неизвестно точно, что именно произошло. Наши законы с тех пор запретили подобные опыты, и запрет остаётся в силе по сей день.
      — Наверное, это хорошо. — Генерал зябко поёжился. — Подумать только: уничтожить целый мир, чтобы возвысить одного или нескольких до статуса сверхразума, вещи в себе... И всё-таки, если только вы не лжёте, какое невероятное могущество надо иметь, чтобы такое проворачивать!
      — В том-то и дело, — глухо ответил на это Торвен. — Мне сдаётся, что мы, земляне, да и большинство известных нам народов космоса, упускаем какие-то важные тенденции в собственном развитии. С другой стороны, не будем же мы в самом деле делить людей на достойных и недостойных, выдёргивая у них в буквальном смысле землю из-под ног! Мы в сложном положении, опасность угрожает всему бессчётному сообществу разумных рас Галактики; исследовать и понять природу этой опасности — наш срочный долг перед всеми людьми Вселенной.
      Генерал вздохнул.
      — Да, на этом фоне наши трения с Мираи и в самом деле выглядят микроскопическими. Беда только в одном: я не вижу, как в наших микроскопических масштабах мы можем помочь вашему грандиозному сражению! Просто руки опускаются, когда осознаёшь, что все наши великие завоевания — ничто по сравнению с неведомой мощью внешних сил. Хочется, знаете ли, напиться!
      И генерал Лавэ вновь потянулся к бутылке.
      — Напиться, друг мой, вы всегда успеете, — мягко остановил генерала Торвен. — А сейчас я скажу вам нечто такое, что прибавит вам оптимизма и чувства собственной значимости. Тринадцать лет назад всемогущий доктор Кшеш-Маалу погиб; ценой своей жизни его остановил Кафуф — глава контрразведки Синиз, говоря в понятных вам терминах. Наш прилёт своевременно сместил баланс сил в шаровом скоплении, намеченный взрыв планеты не состоялся, а главный злодей погиб или, во всяком случае, лишился почти всей своей страшной силы. Но на Синиз остались его подручные — прежде всего, персонал так называемого Института Исторических Технологий, те самые люди, которые занимались «исправлением» чужой истории и «подготовкой» миров к тому, что они называли «Великим Преображением». Многие из них были арестованы и преданы суду. Они достаточно мало знали о всех деталях проекта, но достаточно много делали. Они были убеждены в своей особой исторической миссии — миссии неких «учителей», чьей задачей будет ввести все народы Галактики в новый ритм существования. Когда всё раскрылось, общество Синиз осудило их цели и методы, а руководитель Института, профессор Сигдар Тарик, был предан суду, как и несколько его ближайших подчинённых, по обвинению в преступлениях против человечества.
      — У нас они, значит, тоже действовали! Чёрт их разрази! — вырвалось у генерала.
      — Действовали, и ещё как! Но это не самое интересное, — сказал Торвен, вновь зажигая фары грузовичка. — Самое интересное — в том, что профессор Тарик бежал из-под стражи и скрылся с Синиз в неизвестном направлении. Должно быть, ему помогли верные ученики. А в том же году Соммарен стартовал с Кантоны в направлении соседней планеты на новеньком этеронефе, совершенно неожиданно изобретённом и построенном в ваш век броненосцев и дизелей.
      — Совпадение! — отмахнулся генерал. — Мы уже целый век мечтали об освоении космоса!
      — Мечта и её реализация подчас отстоят друг от друга очень далеко, — вздохнул Имир Торвен. — Мои соотечественники земляне в мечтах давным-давно заселили весь космос, а на самом деле вынуждены были две тысячи лет довольствоваться одним стартом в год в пределах нашей солнечной системы, а к ближайшим звёздам — и того реже. Каждая экспедиция становилась событием! А вот на Синиз от начала промышленной революции до неожиданного изобретения межзвёздного двигателя прошло лет двести. Правда, двигатели эти работают только в пределах вашего шара, но ведь и это очень неплохо, не так ли?!
      — Звучит зловеще, — согласился генерал.
      — Пожалуй. Но я продолжу свой рассказ: через три года после бегства Тарика ваши путешественники буквально обсели Мираи. Примерно в тот же момент у ваших соседей произошла дворцовая революция; ваш император выразил готовность учиться у вас, и всего за десять лет вы выучили его главному: тому, как вас победить. Теперь некоторые из вас отчаянно защищают родную планету, а другие продают её оптом и в розницу... — Имир Торвен вздохнул. — Но важно сейчас не это. Важно другое: на планете, где я работаю, местные власти одной из стран задержали сотрудника Института Исторических Технологий. Он нёс на себе шифровку, которую экспертам удалось раскрыть. Так вот, в этой шифровке профессор Тарик прямым текстом информирует своих сторонников, что им нужно начать подготовку к военному выступлению ряда радикальных политических группировок на контролируемых ими планетах. По словам Тарика, это будет началом подготовки к большой космической войне здесь, в шаровом скоплении. Космическая война вообще-то дело невиданное, если что, но тут и условия для неё уникальные... — Торвен вновь вывел машину на относительно приличную просёлочную дорогу. — Так вот, Тарик информирует своих людей ещё и о том, что война между Мираи и Кантоной даёт в руки сторонникам ИИТ уникальное оружие: механических солдат, управляемых дистанционно. На моей планете таких существ называют «киборгами», их изготовление категорически запрещено.
      — Это оружие разрабатывается сейчас на Мираи?
      — Нет, на Кантоне, — ответил Торвен.
      — Исключено! Я был бы в курсе всех военных новинок и проектов!
      — А много ли вы знали, когда были лейтенантом, про то, что в год вашего производства в капитаны в небо поднимется первый этеронеф?!
      — Пожалуй, будь я проклят! Но... вдруг это фальшивка?! Проклятый Тарик просто вводит вас в ступор своей дезинформацией!
      — Исключено: шифровка попала в наши руки случайно, а обитателей той планеты она бы не заинтересовала без нашего прямого участия. Наши агенты не ожидали вообще напороться там на сотрудника ИИТ! Нет, генерал, вполне вероятно, что мы не ошибаемся. Сигдар Тарик и его люди наверняка виновны в ваших космических войнах с Мираи, это почти очевидно; но также весьма вероятно и то, что вашу войну он использует лишь как предлог, чтобы взорвать шар изнутри с помощью своего нового оружия!
      — Чёрт меня дери! И что же нам делать?!
      — Три шага к победе, — ответил генералу Торвен. — Во-первых, найти и уничтожить производство этого опасного оружия. Во-вторых, изгнать интервентов и освободить планету — для этого вы мне и понадобились главным образом, генерал Лавэ. Все военные советники, не говоря уже о подпольщиках Сопротивления, в один голос твердят мне: «Без Лавэ нам эту войну не выиграть!», и я склонен согласиться с ними.
      — Ну хорошо, будьте вы все прокляты! А третий шаг?!
      Имир Торвен грустно улыбнулся.
      — Я скажу вам о нём, когда вы хорошенько отдохнёте, генерал. Иначе у вас сдадут нервы. Удовлетворитесь пока что тем, что и первые два шага сделать будет очень трудно, а вы устали. Мы должны беречь вас, пока что вы у нас один, а ведь нам понадобится в будущем много Лавэ. Очень много Лавэ. Знаете что, попробуйте-ка вздремнуть! К утру мы будем на моей конспиративной явке, в подполье!
      — Как вы, гром вас разрази, предлагаете мне уснуть в этой колымаге?! — воскликнул генерал. — Тут и мёртвый не будет лежать спокойно, такая стоит вонь и грохот!
      Он закрыл глаза и мгновенно уснул.

Comments

[helghi.livejournal.com]

Эх... Когда-нибудь Гиркан напишет мемуары о Кафуфе, об оранжевых торах и о прогрессорах :) А о землянах не напишет - это миссию КБС вчистую слил :)

[luin-nsk.livejournal.com]

"...наш срочный долг перед семи людьми Вселенной"
Опечатка :)
А штурмана не то, чтобы не жаль... Он слишком долго был пассивом. Дать ему хоть кого-нибудь, которого он мог бы трахать на постоянной основе - и он быстро трансформируется в такого же боевого пидора. Мне его жаль так же, как и всю цивилизацию Мираи в целом.