2010-02-25 15:36![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
with_astronotus
with_astronotusПоражённый срачем на "Самиздате" вокруг "Зеркала Правды", я начал-таки работать над давно обещанным продолжением этой повести: многосерийным детективом "Пресс-папье".
Сегодня вниманию читателей "КГБ" будет представлена первая серия.
* * *
Quand fera-t-il jour, Camarade?
J'entends toujours cette question.
Qu'ils se posaient les camarades,
Pendant qu'un vieux croiseur en rade
Gueulait à plein canon —
C'est pour de bon!
Командующий Имперской Звёздной Гвардией Сил Самообороны, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, в сопровождении своей свиты проходил по длинным коридорам Главного Штаба. Ряды офицеров с аксельбантами и кортиками, в светло-голубых блейзерах и накрахмаленных манишках с бантами, строились шпалерами при его приближении, уступая дорогу шестому лицу в имперской военной машине. Прославленный звездолётчик, слуга Империи, принадлежавший к одному из самых старых и чтимых родов планеты, пользовался среди коллег уважением не только благодаря происхождению и званию, но и как талантливый стратег, сумевший в короткий срок воспользоваться плодами всеобщей национальной мобилизации и буквально за десять лет превратить отсталую аграрную планету в передовую (и, возможно, единственную) военно-космическую силу в шаровом звёздном скоплении АБС-404.
Оо Сукаси принадлежал к числу тех нередко встречающихся политиков и военных, которые чётко видят свою цель в возвышении и не упускают ни единого шанса подняться ещё на ступеньку-другую по лестнице, кажущейся снизу бесконечной. Он хорошо помнил своё детство, кашу из розовых злаков, название которых он забыл, бессчётных улиток, выползающих по утрам под лучи близкого красного солнышка, и каждые пять дней — страшный страх, что отец, сановник и богатей, попадёт в проскрипционные списки. Потом, когда мир изменился и в небесах появились корабли пришельцев, исчез и страх. Где-то там, среди ярких и близких звёзд, затевались большие события; Мираи между тем дремала во мгле едва-едва преодолённого феодализма, среди интриг придворных, стонов крестьян, обрабатывавших скудную землю, и криков боли, издаваемых бесчисленными государственными рабами. Новый Император был молод — совершенный мальчишка; но он умел мечтать, и он реализовал свою мечту. Университеты и военные академии, заводы и мануфактуры, научные институты и школы для талантливых подростков — всё, как в сказке, выросло точно из-под земли за какие-то семь-восемь лет; и пусть население планеты уменьшилось на треть только по официальной статистике — остальные, благодаря воле Императора и его приближенных, получили прекрасный плацдарм для рывка в будущее — к звёздам. Пришельцы из соседнего мира, рассчитывавшие познакомить Мираи со своими достижениями, сами неожиданно познакомились с той мощью, которую оказалась способна выказать освобождённая от тисков невежества Империя; планета пришельцев, Кантона, обращавшаяся вокруг того же солнца, что и бедная маленькая Мираи, легко и почти без потерь стала ныне имперским доминионом. В этой стремительной кампании была немалая заслуга Оо Сукаси: в конце концов, именно он организовал серию нападений на ведущие организационные центры Кантоны, заставив население сдаться, но не быть истреблённым в бессмысленной бойне. Более того, ему принадлежала и твёрдая идея послевоенной организации жизни в доминионе. Никто не боролся с такой яростью, как Оо, с поднявшими голову рабовладельческими и феодальными устремлениями; новоиспечённый флаг-штандартмейстер хорошо понимал, что залог новых успехов Мираи лежит в науке и промышленности, а в этих вещах жители Кантоны были большими специалистами. В будущем единстве двух планет лежал ключ к успеху новой, межзвёздной экспансии Империи, и сторонники сытной феодальной вольницы, желавшие видеть в Кантоне лишь новые земли и новых рабов, могли серьёзно помешать этим планам — а следовательно, и личному карьерному росту флаг-штандартмейстера.
Ситуация, однако, менялась на глазах самым непредсказуемым образом. Во-первых, на Кантоне буквально с каждым днём нарастало движение Сопротивления; его руководитель, таинственный генерал Лавэ, казался неуязвимым даже в глазах поднаторевшей на специальных операциях имперской разведки. Во-вторых, внедрившиеся в ряды Сопротивления агенты принесли ещё худшую новость: оказалось, что на Кантоне действуют представители ещё одной, без сомнения могущественной межпланетной силы, пришельцы с удалённой планеты шарового скопления под названием Синиз. Позиция их в межпланетном конфликте была непонятной, сила оставалась невыясненной, а действия, вне зависимости от намерений, пока что играли на руку отнюдь не Империи, а мятежному генералу Лавэ. Информация была точной. Оо Сукаси доверял экспертам из разведотдела Главного Штаба, не зря носившим на своих золотых эполетах с кружевами яркий аметистовый силуэт зоркого кондора. А это значило, что к моменту официальных контактов с загадочной «Синиз» две планеты местного солнышка должны были выглядеть в глазах пришельцев единым братским народом, оставившим в прошлом все недоразумения до единого. Флаг-штандартмейстер отнюдь не хотел бы, чтобы Мираи была обвинена в межзвёздной агрессии. Он понимал, сколько средств, энергии и технологической мощи занял бы даже самый простенький межзвёздный перелёт. Сила будущего противника поражала его. Проклятый генерал, поднявший знамя мятежа в самый неподходящий момент, пугал Оо Сукаси своей непредсказуемостью. Если произойдёт непоправимое, если повстанцы выступят с оружием в руках против имперского владычества — ни ему, ни даже самому императору не удастся удержать воспитанный в феодальных традициях Высший Военный Совет. Если Империю атакуют — Империя наносит ответный удар! В глазах стратегов это утверждение имело силу закона. Тогда Кантона будет залита кровью, а Мираи предстанет в самом неприглядном свете перед лицом загадочной и могучей Синиз...
Этот факт беспокоил флаг-штандартмейстера настолько сильно, что свой короткий отпуск на планете он был вынужден тратить самым неподобающим образом. Вместо того чтобы купаться в вулканических источниках со своим флаг-штурманом Хачи Каминоке или участвовать в аристократическом «Турнире Пяти Соцветий», Оо проводил всё время в официальных центрах военной стратегии Империи, пытаясь любой ценой привить свою точку зрения тупоголовым представителям старой знати, лишь в силу традиции восседавшим на штабных тронах. Но ни время, ни ситуация не работали на флаг-штандартмейстера; генерал своими смелыми жестокими ударами по имперскому могуществу просто не оставлял времени на мирное решение проблемы. И Оо Сукаси шёл сейчас коридорами Главного Штаба в намерении предложить своему сюзерену самый отчаянный шаг, на который только способен военный.
Император ждал его в своих личных апартаментах. Сукаси знал, что Император редко покидает свои дворцы в столице для важных дел; то, что встреча назначена была в штабных покоях, означало, что лидер нации сам озабочен её судьбой сверх всякой меры. На Императоре была простая горностаевая накидка, ярко-голубой короткий плащ с золотой каймой и отложным воротником в несколько устаревшем стиле «ладони красавицы»; на правой руке блестел серебряный с бирюзой браслет — подарок самого Сукаси. Флаг-штандартмейстер по достоинству оценил этот знак внимания, склоняя голову в традиционном приветствии к протянутой руке Императора. Твёрдая и сухая ладонь повелителя неожиданно заставила сердце Оо вздрогнуть от тревожащих, щемящих воспоминаний.
Император ласково усадил своего стратега на золотой треножник, украшенный поэтическими изречениями, прямо подле собственного кресла. Сел сам, внимательно глядя на Оо Сукаси своими карими, с золотой искоркой, удлинёнными глазами. Он ждал.
— Приношу свою жизнь к стопам Высочайшего... — начал флаг-штандартмейстер, ожидая, что Император прервёт его и попросит обойтись без этикета. Так оно и случилось. Император нетерпеливо хлопнул себя по узкому мускулистому бедру, туго обтянутому почти непрозрачными белыми лосинами, и попросил сразу приступать к делу, не церемонясь и не занимая времени перечислением придворных титулов.
— Мой повелитель, — с готовностью сказал Оо Сукаси, — я пришёл с очень необычными мыслями. Я думаю, что мы должны предоставить законному правительству Кантоны некоторую автономию в действиях и планах. В частности, мы должны снизить темпы запланированной культурной экспансии, установить двуязычие законов и законоговорения, запретить на территории Кантоны действие аристократических и офицерских привилегий. Эти меры заставят большую часть населения планеты не выступать открыто против нас. Более того, мы должны убедить их продолжать их космические исследования. Их наука и промышленность по-прежнему лет на пятьдесят опережают нашу, и им проще будет создать для нашей цивилизации хороший плацдарм для выхода в дальний космос. Но в нынешних условиях даже это не так важно. Важнее то, что в этом положении в глазах жителей этой Синиз наши старые счёты будут смотреться как акт межкультурного взаимодействия. Но взамен — взамен мы попросим от правительства Кантоны о важной услуге. Мы должны просить их выдать нам генерала Лавэ. Они смогут найти его легче и быстрее, чем мы.
— Они знают о Синиз? — быстро спросил Император.
— Думаю, что нет. Иначе они бы уже начали шантажировать нас мнением межзвёздного сообщества. И чем быстрее мы прекратим мятеж, тем меньше вреда они смогут нанести нам и нашей политике, когда узнают обо всём этом.
— Что ж, ты прав, старый друг. — Император похлопал себя стеком по отделанным мехом полусапожкам, так что бриллианты на кончиках шнурков нервно и нежно зазвенели, точно стеклянные побрякушки. — Мы всегда успеем впоследствии цивилизовать этих варваров. А пока что лучший путь к цивилизации лежит через сотрудничество. Так, кстати, утверждают и кантонские мыслители. Пообещайте им, что мы уберём наших снобов с их любимой планетки, пообещайте свободу научных исследований. Наука — это именно то, что заставляет их вести себя как безумцы: не правда ли, смешной парадокс? А взамен пусть они сами погасят этот мятежный шум и выдадут нам его зачинщика. Скажите, что в противном случае мы не оставим от их цивилизации камня на камне, причём начнём с университетских центров и с библиотек. Они считают это своим главным сокровищем. Действуй, мой Оо, и в случае успеха я вознагражу тебя!
Вернувшись на флагманский корабль, Оо Сукаси украсил шею своего флаг-штурмана мимолётным подарком Императора — прекрасным изумрудным колье, очень гармонировавшим с юношеской кожей и вечным свежим румянцем на скуластых щеках флаг-штурмана. Несколько часов спустя корабли Звёздной Гвардии оторвались от орбитальной платформы и взяли курс на Кантону, ярким серпиком сиявшую далеко впереди.
Их было трое: Профессор, Писатель и Следопыт. Инженер не явился на заседание, так как его отвлекали дела, а Генерал отсутствовал по изначальному плану. Его специально пригласили прийти несколько позже, когда заседание должно было уже состояться. Впрочем, мнение Инженера было известно и без того; оставался вопрос — чью сторону примет Следопыт; Профессор и Писатель лезли из кожи вон, чтобы убедить его.
— Культура Кантоны совсем недавно освободилась от варварства, — горячо говорил Профессор, глядя Следопыту прямо в глаза. — Наука, просвещение стали символами единства нашей планеты. Покоряя дикие племена, мы несли им не рабство и не варварство, но прежде всего культуру и знание. Мы истратили огромные усилия, чтобы подготовить последующий духовный взлёт — и мы его получили! Десять процентов планеты — учёные, ещё семь процентов — работники творческого труда. Ещё полста лет назад такой размах казался бы невозможным. И мы берёмся увеличить это значение — ещё за полстолетия число учёных и деятелей культуры возрастёт почти до тридцати процентов. И пусть из этих тридцати процентов только пять — подлинные носители пытливого интеллекта, но всё равно, дать за один век трети человечества радость творческого труда — это, согласитесь, огромный прогресс. И всё это может рухнуть в одночасье под натиском оголтелого милитаризма! Нас просто ассимилируют, нас сотрут с лица планеты. Наши научные и технические достижения будут уничтожены, забыты, оставлены в прошлом: на смену им придёт толпа оголтелых варваров, полностью лишённых какой бы то ни было научной традиции и видящие высший смысл жизни в том, чтобы наслаждаться декоративной росписью на какой-нибудь деревянной чашке...
— Чего вы от меня хотите? — брюзгливо спросил Следопыт.
— Мы должны остановить это военное безумие! Единственный доступный нам путь — объединить свои усилия с усилиями цивилизации Мираи, чтобы вместе строить новое будущее. И тогда, в этом новом будущем, как вы думаете, кто победит — мы, с нашим тысячелетним опытом мудрого и философского мироощущения, или толпа варваров в блестящих колготках? Для того, чтобы предвидеть и строить планы, недостаточно иметь разноцветные волосы до плеч и крашеные зубы. Нужно математическое предвидение, нужно следование высшей логике порядка, абстрактной логике! Нужен дисциплинированный ум, образование, признание в научном мире, в конце концов, нужна учёная степень, как бы презрительно наш друг Писатель не относился к этому благу. Мы победим захватчиков, просто проявляя терпение. И наоборот — если мы поторопимся, проявляя военное мышление и пламенный патриотизм, они просто сомнут и уничтожат нас. И тогда — прощай, Кантона!
Распалившийся Профессор отобрал у Писателя бутылку крепкого савейского вина, которую Писатель за время совещания опустошил чуть боле чем наполовину. Отлив себе в стакан несколько глотков, Профессор шумно выхлебал кислое вино, закусил лежавшим на столе мягким круассаном с плавленым сыром. Дар его красноречия иссяк.
— Скажите же вы, — предложил он Писателю, патетически простирая к нему руку.
Пьяный Писатель с трудом поднял голову. Из-под его шляпы виднелись непричёсанные пучки волос, торчавших в разные стороны, что делало его в полутьме комнаты похожим на апаша или клошара с улицы Бедных Сироток. Широким жестом Писатель вынул из-под полы квадратную бутылку с ординьяком, не торопясь, расковырял перочинным ножичком сургучную пробку.
— Хотите, Профессор? Как хотите... А вы, Следопыт? Ну что ж. По-моему, это подло: бросать друга на краю пропасти.
Он налил в свой гранёный фужер золотисто-розовый ординьяк, полюбовался на просвет игрой бликов на гранях хрусталя, поднёс фужер ко рту.
— По-моему, это подло, — повторил он и выпил залпом ароматную жидкость.
— Генерал Лавэ сам толкает нас в эту пропасть! — воскликнул Профессор. — Его несостоятельность как политика блестяще дополняется его компетентностью как военного! Теперь за нами охотится не только разведка, но и вся армия Мираи! И если мы не остановим Генерала — нам всем придётся плохо, понимаете ли вы это или нет, мой маленький пьяный гуманитарий?! А вы говорите — подло бросать друга!
Писатель задумчиво посмотрел на него из-под шляпы.
— Говоря о подлости, я вообще-то имел в виду нежелание разделить судьбу товарища по оружию, тонущего в алкогольном море, — заплетающимся языком заметил он. — Подло давать мне пить одному и оставаться при этом трезвыми. Порядочный, совестливый человек не может смотреть на такое дерьмо, которое творится вокруг, и не быть пьяным в стельку... Что до ваших страданий по поводу цивилизации, Профессор, так позвольте заметить, что именно неуёмное любопытство ваших учёных, отправивших на соседнюю планету свои этеронефы, и привело нас на грань этой гуманитарной, как вы сами выразились, катастрофы. Если бы вы не поделились с дикарями всем грузом своих знаний, они продолжали бы лупцевать друг друга изукрашенными копьями и писать стихи с внутренней рифмой, пока педерастия и сифилис не погубили бы их на корню. И как знать, пожалуй, эта судьба была бы лучше тех, что вы нам готовите!
Он с усилием приподнялся на локте и налил себе новую рюмку ординьяка.
— Я думаю, — провозгласил он, — что Генерал — самый достойный из нас. Поэтому, раз мирайская военщина ставит целью его выдать головой — надо его выдать! Достойный человек должен принять смерть героя, а не смотреть каждодневно на это дерьмо. Я бы и сам умер, если бы не был таким трусом и таким подонком... А вы, Профессор, ничтожество и мерзавец. И Следопыт вот вам подтвердит, что вы мерзавец и ничтожество. Подумать только, какое страшное будущее вы нам готовите. Тридцать три процента населения — спившиеся интеллигенты! Остальные — рвань, быдло... По мне, так пусть нас лучше истребят мирайские бомбы! Но Генерал должен успеть погибнуть как герой, вот тут я с вами полностью согласен. И я с вами... я с вами, мой высоколобый мерзавец, потому что чем гнуснее я запачкаюсь в грязи, тем менее муторно мне будет в итоге расстаться с этой дрянной жизнью. Так что примите мой голос: генерал Лавэ должен погибнуть. Ну как, Следопыт, мы вдвоём сумели убедить вас?
— Честно говоря, не очень, — Следопыт пожал плечами. — Я понимаю всю меру опасности, которая исходит сейчас от вооружённого выступления подпольщиков, и согласился бы с вами, будь дело лишь в том, чтобы остановить это выступление. Но идти на прямое предательство, раскалывая им ряды Сопротивления — на это я согласиться уже не могу.
— Вы живёте в плену фикции! — Профессор направил длинный указательный палец в грудь Следопыту. — Нет никакого Сопротивления, это миф, сказка, вызванная из небытия Генералом и Инженером! Наша задача — не сопротивление врагу, а спасение нации, спасение культуры и высшего достижения Кантоны — научно-технической мысли! В единении с империей это возможно, в случае конфликта — превращается в задачу, мягко говоря, затруднительную. Зачем нужны были бы все эти ваши мифические свободы и права, ваше равенство и братство, если не для того, чтобы взрастить и привести к власти в обществе самый прогрессивный, самый передовой его класс — научно-техническую интеллигенцию?! И где она окажется, если интервенты раздавят наши научные центры, нашу инфраструктуру, готовящую новые кадры? Ради чего всё это — только из желания помахать лишний раз красно-белым шарфом, чтобы вновь декламировать с трибуны дешёвые лозунги позапрошлого столетия?! Нет, это не показатель заботы о своём народе! Наш народ, наша культура — это наша наука! И если мы не спасём её — следующие поколения, прозябающие в бескультурье и безграмотности, возложат всю ответственность за падение нашего величия лично на нас!
— Не кричите так громко, — попросил Писатель, — у мня от вашего шума сильно болит голова. А от ваших речей меня просто тошнит. Не побоюсь сказать вам в лицо, коллега: чихать мы хотели и на вашу науку, и на наше будущее! А Следопыт, гляжу, не решается сказать ни «да», ни «нет», и это неудивительно: он трус, как все практики. Мужайтесь, друг: давайте прямо сейчас предадим Генерала, а потом поедем к девочкам, чтобы запах предательства смешался как следует с запахом женского пота! Это очень возбуждает, уверяю вас, и к тому же у меня возле сортира на площади Влюблённых завелась как раз одна знакомая шлюшка, которая весьма недурно может обслужить сразу троих мужчин...
— Заткнитесь вы оба, — посоветовал Следопыт. — Вы говорите так, слово выражаете свою классовую мечту. А я вне ваших классовых ограничений. Я — скучный практик, мне нужно знать, что именно и как именно я буду иметь с этого вашего плана. Пока что я вижу для себя только одно прямое следствие из него: национальный позор и гильотину. Быть может, для Писателя чихнуть в мешок — главная страсть в жизни, но у меня есть дела поинтереснее. Мне нужна практическая польза от такого действия, а вот её-то я пока что не вижу, ибо все эти ваши разговоры о науке и прогрессе — пустые слова, Профессор, прошу покорнейше меня извинить...
Писатель рассмеялся дряблым, злобным смехом.
— Вы хотите сказать, мой дорогой Следопыт, — спросил он, наливая себе ещё рюмку, — что не предали бы Генерала в высших интересах родины, но с удовольствием сделаете это ради личной выгоды? Какой же вы мерзавец, будьте вы прокляты... С удовольствием увидел бы, как вас привязывают к доске гильотины, да боюсь не дожить до этого зрелища. Ну, Профессор, что ваша наука припасла для этой мрази в человеческом образе?!
— Вопрос законный, — сказал Профессор. — Я знал, что до него дойдёт.
— И припасли какие-нибудь ответы? — насмешливо спросил Следопыт.
— Да, припас. Что вы скажете, если через год, а может быть, и через полгода наша промышленность сможет предоставить вам легионы универсальных солдат? Нечувствительных к боли, выносливых, опасных, а главное — очень дешёвых в производстве! Намного, намного дешевле, чем обходятся люди. Но это ещё не всё: по вашему желанию, солдат можно будет превратить в рабочих, в официантов, вычислителей — словом, в представителей любой профессии, где не нужно будет особенное творческое мышление. Как вы считаете, с такими бойцами, лояльными и бесстрашными, мы сможем завоевать обратно свою свободу и независимость?
— Я слышал о разработке человекоподобных машин, — кивнул Следопыт. — Но я не думаю, чтобы мирайские оккупанты дали вам наладить их подпольное производство!
— Но оно и не должно быть подпольным! — воскликнул Профессор. — Вся соль плана здесь именно в том, чтобы это производство было явным и открытым, более того — финансировалось с Мираи! Ведь им для их будущей политики нужны солдаты, сотни тысяч и миллионы солдат! И мы сможем им предоставить этих солдат: с той только разницей, что программы и ключи управления этой их непобедимой армией будут в наших руках! Представляете, что за великая судьба ждёт тогда Кантону?!
— Ненавижу вас, — устало сказал Писатель, закрывая глаза. — И планы ваши я тоже ненавижу. Давайте уже кончать с этим делом, мутит меня от ваших мерзких рыл...
— В самом деле, — поторопил Профессор, — чем вы ещё недовольны? Я даю в ваши руки реальную перспективу: вы же проклятый политик, Следопыт, вы сами всю жизнь мечтали о колониальной экспансии. Их и наши корабли, их и наши воины — и всё это в одночасье станет нашим, как только вы решите, что настал день освобождения! Вы, а не генерал Лавэ, будете освободителем нашего мира! И вместо позорного клейма вы получите лавры победителя!
— А вы? — спросил Следопыт. — Что получите вы?
— Я получу то, чего искал всегда, то единственное, чего жаждет моё сердце, — патетически сказал Профессор. — Свободу поиска, свободу творчества, свободу научной мысли! Вот оно, моё счастье и моя свобода, другого мне не нужно в этом мире.
— А мне нужно, — упрямо пробормотал Писатель. — Мне нужны шлюхи и кокаин. И ещё мне нужно, чтобы вы все умерли — желательно, вместе со мной. Смерть, если вдуматься, не менее противная штука, чем жизнь, испытывать её куда приятнее в компании...
И он снова потянулся за бутылкой.
Следопыт решительным движением перехватил бутылку и поставил её на подоконник.
— Вам хватит, — твёрдо сказал он. — Итак, друзья мои, вы меня убедили: во имя нашего общего дела Генералу предстоит стать жертвой. И я считаю необходимым напомнить вам о том, что нас должно было быть пятеро. Потеря одного из нас не должна стать привычной практикой: я считаю, что мы должны избрать на место Генерала нового кандидата из той же среды, чтобы не превратиться ненароком в триумвират или ещё что-нибудь похуже. Однако времени уже много, Лавэ наверняка ждёт нашего условного сигнала. Как вы намерены справиться с ним, Профессор?
— Хлоралгидрат.
— Идёт. — Следопыт, осторожно огибая блюющего Писателя, приблизился к окну и выставил на подоконник большой старинный утюг. — Ну что ж, господа, поздравляю вас: ради лучшего будущего мы уже почти обагрили руки в крови друга. Это делает нас безжалостными и неотвратимыми, как сама История, и не будь Писатель так пьян и зол, он бы несомненно оценил величие момента. Итак: вперёд!
Генерал Лавэ прогуливался под окнами явочной квартиры уже в третий раз. Света в окнах не было, но чуткие глаза генерала не раз улавливали во тьме какое-то неясное шевеление. То был тревожный признак, но не слишком тревожный: в конце концов, чтобы разглядеть это едва заметное движение, нужно было бы так же знать обстановку квартиры, как она была знакома ему. К тому же подпольщикам свойственно было сидеть во тьме. Да и электричество в оккупированном городе стоило немало, многие горожане экономили как могли.
Возвращаясь в четвёртый раз по улице, генерал увидел наконец-то в окне долгожданный утюг. Это означало, что все члены Комитета Общественного Спасения в сборе и ждут теперь лишь его. Правда, рядом стояла в окне пустая бутылка из-под ординьяка, но это никак не беспокоило генерала: бутылка не относилась к условным знакам, как и совершенно пустой подоконник. Должно быть, кто-то просто решил забрать у пьянчуги Писателя его любимое пойло, чтобы не надрызгался, по обыкновению, ещё до начала совещания. К Писателю генерал Лавэ испытывал иррациональную симпатию. Он знал, что Писателя выгнали когда-то за политические убеждения из Эколь, потом травили в прессе, а в Сопротивлении поручали обычно роли самые грязные и неблаговидные — с этими ролями Писатель справлялся на редкость хорошо.
Генерал вошёл в подъезд, рефлекторно кивнул спящему консьержу и принялся подниматься по лестнице той быстрой, упругой побежкой, которая часто вырабатывается у военных и спортсменов. Крутая тёмная лестница, заваленная презервативами и обломками игл, уводила по узкой шахте вверх, оборот за оборотом. Генерал миновал два этажа и поднялся было на площадку между вторым и третьим, как вдруг сверху на него обрушилась огромная, стремительная тёмная тень.
Толчок в грудь, мягкий, но страшный, едва не вышиб из генерала дух. Лавэ пошатнулся и спиной вперёд вылетел в окно, выдавливая плечами и головой свинцовые переплёты. Мир закружился и перевернулся: огромная тёмная масса вдавилась сверху, спина генерала соприкоснулась с чем-то мягким и упругим, по затылку потекла липкая кровь от случайного пореза. В следующий миг лязгнули наручники; левая рука Лавэ оказалась надёжно прикована к прочному металлическому брусу. Грязное вечернее небо открылось над головой в просветах крыш; облака, величественные и чистые, плыли по нему в закат. Внизу что-то затрещало, залязгало; генерала обдало бензиновым дымком, и он осознал наконец-то, что лежит на груде свежего сена в кузове маленького грузового мотороллера, уносящего его в неизведанную даль.
— Закройтесь сеном, — услышал генерал низкий, чистый голос. Голос принадлежал детине в рабочей куртке, судя по одежде — докеру или сельскохозяйственному рабочему, сидевшему за рулём мотороллера. — Если вас увидит в таком виде мирайская военная полиция — нам обоим конец!
Генерал нашёл предложение резонным. Кем бы ни был его похититель, военная полиция Мираи представляла собой угрозу более определённого порядка, чем он. Поэтому Лавэ посвятил несколько минут тому, что навалил на себя толстую охапку душистого свежего сена. Треск мотора и вонь отчасти уменьшились. Мотороллер нещадно швыряло. Внезапно машина повернула раза два, потом въехала куда-то по довольно крутой эстакаде, и наступила тишина. Лавэ свободной рукой нашарил за голенищем пистолет и собирался было высунуть голову, но в этот миг сено разом отгребли в сторону, и в лицо генералу уперся жёсткий луч фонарика.
— Попрошу без глупостей, — сказал всё тот же низкий голос. — Я не из мирайской охранки. И я не предатель вашей родины, генерал Лавэ. Вам придётся довериться мне, если только вы хотите выжить.
— Кто вы такой? — спросил генерал.
— Шпион, очевидно же. — Стоявший перед ним опустил фонарик, и генерал с удивлением увидел перед собой крупного, грузного мужчину, видом совершенно не похожего ни на кантонца, ни на уроженца Мираи. — Ваши друзья, Генерал, замыслили предать вас, а мы давно следим за деятельностью вашего подполья и вовремя успели вас перехватить, так что вы едва не попали им в руки. Поверьте, у нас с вами общие интересы: вы боретесь за независимость своего мира, а мы хотим избавить наше шаровое скопление от угрозы межзвёздной войны. Мы готовы предоставить вам все необходимые факты. Но для начала вы должны хотя бы попытаться поверить нам: любое недоверие или вражда между нами сейчас смертельно опасны для сотен разумных цивилизаций Вселенной и для нас с вами лично.
— Вы с той загадочной планеты, которую называют Синиз? — спросил генерал.
— Вижу, вы осведомлены о космических делах. Что ж, одной проблемой меньше: нет, я не с Синиз, я представляю другую планету, которая сейчас едва лишь стоит на грани познания космоса и ищет путь к объединению. Но сам я — не её уроженец. Мой дом — за невероятное количество световых лет отсюда, он — первоисточник всех ваших цивилизаций, он называется Земля, и вот о моей родной планете вы пока что совершенно ничего не слышали. А теперь сделайте мне одолжение — уберите свою пушку, я должен перевязать вашу рану: как бы она не задела артерии, шея очень опасное место в этом смысле...
— Выбора у меня нет, — пожал плечами генерал, пряча пистолет обратно в сапог. — Или пристрелить вас, или поверить вам. Но так как я наслышан про Синиз — отчего бы не быть, кроме неё, и вашей Земле, и ещё каким-нибудь другим планетам? А вот что вы там говорите про предательство — вам придётся рассказать более подробно. Желательно даже с доказательствами. Времени у нас всё равно много — столько, сколько понадобится вам, чтобы меня отпустить, или же моим людям, чтобы меня разыскать. Кстати, где мы?
— В старой теплушке, на складе за брошенным супермаркетом. — Громила в одежде чернорабочего принялся быстро, умело обрабатывать ранку на бритом генеральском затылке. — Ещё вопросы будут?
— Множество. И вот первый из них: как вас зовут, пришелец с неведомых звёзд?
— Меня зовут Торвен. Имир Торвен.
Сегодня вниманию читателей "КГБ" будет представлена первая серия.
Пресс-папье
Научно-фантастическая повестьQuand fera-t-il jour, Camarade?
J'entends toujours cette question.
Qu'ils se posaient les camarades,
Pendant qu'un vieux croiseur en rade
Gueulait à plein canon —
C'est pour de bon!
Пролог. Мираи. 258.15.12.
Командующий Имперской Звёздной Гвардией Сил Самообороны, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, в сопровождении своей свиты проходил по длинным коридорам Главного Штаба. Ряды офицеров с аксельбантами и кортиками, в светло-голубых блейзерах и накрахмаленных манишках с бантами, строились шпалерами при его приближении, уступая дорогу шестому лицу в имперской военной машине. Прославленный звездолётчик, слуга Империи, принадлежавший к одному из самых старых и чтимых родов планеты, пользовался среди коллег уважением не только благодаря происхождению и званию, но и как талантливый стратег, сумевший в короткий срок воспользоваться плодами всеобщей национальной мобилизации и буквально за десять лет превратить отсталую аграрную планету в передовую (и, возможно, единственную) военно-космическую силу в шаровом звёздном скоплении АБС-404.
Оо Сукаси принадлежал к числу тех нередко встречающихся политиков и военных, которые чётко видят свою цель в возвышении и не упускают ни единого шанса подняться ещё на ступеньку-другую по лестнице, кажущейся снизу бесконечной. Он хорошо помнил своё детство, кашу из розовых злаков, название которых он забыл, бессчётных улиток, выползающих по утрам под лучи близкого красного солнышка, и каждые пять дней — страшный страх, что отец, сановник и богатей, попадёт в проскрипционные списки. Потом, когда мир изменился и в небесах появились корабли пришельцев, исчез и страх. Где-то там, среди ярких и близких звёзд, затевались большие события; Мираи между тем дремала во мгле едва-едва преодолённого феодализма, среди интриг придворных, стонов крестьян, обрабатывавших скудную землю, и криков боли, издаваемых бесчисленными государственными рабами. Новый Император был молод — совершенный мальчишка; но он умел мечтать, и он реализовал свою мечту. Университеты и военные академии, заводы и мануфактуры, научные институты и школы для талантливых подростков — всё, как в сказке, выросло точно из-под земли за какие-то семь-восемь лет; и пусть население планеты уменьшилось на треть только по официальной статистике — остальные, благодаря воле Императора и его приближенных, получили прекрасный плацдарм для рывка в будущее — к звёздам. Пришельцы из соседнего мира, рассчитывавшие познакомить Мираи со своими достижениями, сами неожиданно познакомились с той мощью, которую оказалась способна выказать освобождённая от тисков невежества Империя; планета пришельцев, Кантона, обращавшаяся вокруг того же солнца, что и бедная маленькая Мираи, легко и почти без потерь стала ныне имперским доминионом. В этой стремительной кампании была немалая заслуга Оо Сукаси: в конце концов, именно он организовал серию нападений на ведущие организационные центры Кантоны, заставив население сдаться, но не быть истреблённым в бессмысленной бойне. Более того, ему принадлежала и твёрдая идея послевоенной организации жизни в доминионе. Никто не боролся с такой яростью, как Оо, с поднявшими голову рабовладельческими и феодальными устремлениями; новоиспечённый флаг-штандартмейстер хорошо понимал, что залог новых успехов Мираи лежит в науке и промышленности, а в этих вещах жители Кантоны были большими специалистами. В будущем единстве двух планет лежал ключ к успеху новой, межзвёздной экспансии Империи, и сторонники сытной феодальной вольницы, желавшие видеть в Кантоне лишь новые земли и новых рабов, могли серьёзно помешать этим планам — а следовательно, и личному карьерному росту флаг-штандартмейстера.
Ситуация, однако, менялась на глазах самым непредсказуемым образом. Во-первых, на Кантоне буквально с каждым днём нарастало движение Сопротивления; его руководитель, таинственный генерал Лавэ, казался неуязвимым даже в глазах поднаторевшей на специальных операциях имперской разведки. Во-вторых, внедрившиеся в ряды Сопротивления агенты принесли ещё худшую новость: оказалось, что на Кантоне действуют представители ещё одной, без сомнения могущественной межпланетной силы, пришельцы с удалённой планеты шарового скопления под названием Синиз. Позиция их в межпланетном конфликте была непонятной, сила оставалась невыясненной, а действия, вне зависимости от намерений, пока что играли на руку отнюдь не Империи, а мятежному генералу Лавэ. Информация была точной. Оо Сукаси доверял экспертам из разведотдела Главного Штаба, не зря носившим на своих золотых эполетах с кружевами яркий аметистовый силуэт зоркого кондора. А это значило, что к моменту официальных контактов с загадочной «Синиз» две планеты местного солнышка должны были выглядеть в глазах пришельцев единым братским народом, оставившим в прошлом все недоразумения до единого. Флаг-штандартмейстер отнюдь не хотел бы, чтобы Мираи была обвинена в межзвёздной агрессии. Он понимал, сколько средств, энергии и технологической мощи занял бы даже самый простенький межзвёздный перелёт. Сила будущего противника поражала его. Проклятый генерал, поднявший знамя мятежа в самый неподходящий момент, пугал Оо Сукаси своей непредсказуемостью. Если произойдёт непоправимое, если повстанцы выступят с оружием в руках против имперского владычества — ни ему, ни даже самому императору не удастся удержать воспитанный в феодальных традициях Высший Военный Совет. Если Империю атакуют — Империя наносит ответный удар! В глазах стратегов это утверждение имело силу закона. Тогда Кантона будет залита кровью, а Мираи предстанет в самом неприглядном свете перед лицом загадочной и могучей Синиз...
Этот факт беспокоил флаг-штандартмейстера настолько сильно, что свой короткий отпуск на планете он был вынужден тратить самым неподобающим образом. Вместо того чтобы купаться в вулканических источниках со своим флаг-штурманом Хачи Каминоке или участвовать в аристократическом «Турнире Пяти Соцветий», Оо проводил всё время в официальных центрах военной стратегии Империи, пытаясь любой ценой привить свою точку зрения тупоголовым представителям старой знати, лишь в силу традиции восседавшим на штабных тронах. Но ни время, ни ситуация не работали на флаг-штандартмейстера; генерал своими смелыми жестокими ударами по имперскому могуществу просто не оставлял времени на мирное решение проблемы. И Оо Сукаси шёл сейчас коридорами Главного Штаба в намерении предложить своему сюзерену самый отчаянный шаг, на который только способен военный.
Император ждал его в своих личных апартаментах. Сукаси знал, что Император редко покидает свои дворцы в столице для важных дел; то, что встреча назначена была в штабных покоях, означало, что лидер нации сам озабочен её судьбой сверх всякой меры. На Императоре была простая горностаевая накидка, ярко-голубой короткий плащ с золотой каймой и отложным воротником в несколько устаревшем стиле «ладони красавицы»; на правой руке блестел серебряный с бирюзой браслет — подарок самого Сукаси. Флаг-штандартмейстер по достоинству оценил этот знак внимания, склоняя голову в традиционном приветствии к протянутой руке Императора. Твёрдая и сухая ладонь повелителя неожиданно заставила сердце Оо вздрогнуть от тревожащих, щемящих воспоминаний.
Император ласково усадил своего стратега на золотой треножник, украшенный поэтическими изречениями, прямо подле собственного кресла. Сел сам, внимательно глядя на Оо Сукаси своими карими, с золотой искоркой, удлинёнными глазами. Он ждал.
— Приношу свою жизнь к стопам Высочайшего... — начал флаг-штандартмейстер, ожидая, что Император прервёт его и попросит обойтись без этикета. Так оно и случилось. Император нетерпеливо хлопнул себя по узкому мускулистому бедру, туго обтянутому почти непрозрачными белыми лосинами, и попросил сразу приступать к делу, не церемонясь и не занимая времени перечислением придворных титулов.
— Мой повелитель, — с готовностью сказал Оо Сукаси, — я пришёл с очень необычными мыслями. Я думаю, что мы должны предоставить законному правительству Кантоны некоторую автономию в действиях и планах. В частности, мы должны снизить темпы запланированной культурной экспансии, установить двуязычие законов и законоговорения, запретить на территории Кантоны действие аристократических и офицерских привилегий. Эти меры заставят большую часть населения планеты не выступать открыто против нас. Более того, мы должны убедить их продолжать их космические исследования. Их наука и промышленность по-прежнему лет на пятьдесят опережают нашу, и им проще будет создать для нашей цивилизации хороший плацдарм для выхода в дальний космос. Но в нынешних условиях даже это не так важно. Важнее то, что в этом положении в глазах жителей этой Синиз наши старые счёты будут смотреться как акт межкультурного взаимодействия. Но взамен — взамен мы попросим от правительства Кантоны о важной услуге. Мы должны просить их выдать нам генерала Лавэ. Они смогут найти его легче и быстрее, чем мы.
— Они знают о Синиз? — быстро спросил Император.
— Думаю, что нет. Иначе они бы уже начали шантажировать нас мнением межзвёздного сообщества. И чем быстрее мы прекратим мятеж, тем меньше вреда они смогут нанести нам и нашей политике, когда узнают обо всём этом.
— Что ж, ты прав, старый друг. — Император похлопал себя стеком по отделанным мехом полусапожкам, так что бриллианты на кончиках шнурков нервно и нежно зазвенели, точно стеклянные побрякушки. — Мы всегда успеем впоследствии цивилизовать этих варваров. А пока что лучший путь к цивилизации лежит через сотрудничество. Так, кстати, утверждают и кантонские мыслители. Пообещайте им, что мы уберём наших снобов с их любимой планетки, пообещайте свободу научных исследований. Наука — это именно то, что заставляет их вести себя как безумцы: не правда ли, смешной парадокс? А взамен пусть они сами погасят этот мятежный шум и выдадут нам его зачинщика. Скажите, что в противном случае мы не оставим от их цивилизации камня на камне, причём начнём с университетских центров и с библиотек. Они считают это своим главным сокровищем. Действуй, мой Оо, и в случае успеха я вознагражу тебя!
Вернувшись на флагманский корабль, Оо Сукаси украсил шею своего флаг-штурмана мимолётным подарком Императора — прекрасным изумрудным колье, очень гармонировавшим с юношеской кожей и вечным свежим румянцем на скуластых щеках флаг-штурмана. Несколько часов спустя корабли Звёздной Гвардии оторвались от орбитальной платформы и взяли курс на Кантону, ярким серпиком сиявшую далеко впереди.
Интродукция. Кантона. 258.15.26.
Их было трое: Профессор, Писатель и Следопыт. Инженер не явился на заседание, так как его отвлекали дела, а Генерал отсутствовал по изначальному плану. Его специально пригласили прийти несколько позже, когда заседание должно было уже состояться. Впрочем, мнение Инженера было известно и без того; оставался вопрос — чью сторону примет Следопыт; Профессор и Писатель лезли из кожи вон, чтобы убедить его.
— Культура Кантоны совсем недавно освободилась от варварства, — горячо говорил Профессор, глядя Следопыту прямо в глаза. — Наука, просвещение стали символами единства нашей планеты. Покоряя дикие племена, мы несли им не рабство и не варварство, но прежде всего культуру и знание. Мы истратили огромные усилия, чтобы подготовить последующий духовный взлёт — и мы его получили! Десять процентов планеты — учёные, ещё семь процентов — работники творческого труда. Ещё полста лет назад такой размах казался бы невозможным. И мы берёмся увеличить это значение — ещё за полстолетия число учёных и деятелей культуры возрастёт почти до тридцати процентов. И пусть из этих тридцати процентов только пять — подлинные носители пытливого интеллекта, но всё равно, дать за один век трети человечества радость творческого труда — это, согласитесь, огромный прогресс. И всё это может рухнуть в одночасье под натиском оголтелого милитаризма! Нас просто ассимилируют, нас сотрут с лица планеты. Наши научные и технические достижения будут уничтожены, забыты, оставлены в прошлом: на смену им придёт толпа оголтелых варваров, полностью лишённых какой бы то ни было научной традиции и видящие высший смысл жизни в том, чтобы наслаждаться декоративной росписью на какой-нибудь деревянной чашке...
— Чего вы от меня хотите? — брюзгливо спросил Следопыт.
— Мы должны остановить это военное безумие! Единственный доступный нам путь — объединить свои усилия с усилиями цивилизации Мираи, чтобы вместе строить новое будущее. И тогда, в этом новом будущем, как вы думаете, кто победит — мы, с нашим тысячелетним опытом мудрого и философского мироощущения, или толпа варваров в блестящих колготках? Для того, чтобы предвидеть и строить планы, недостаточно иметь разноцветные волосы до плеч и крашеные зубы. Нужно математическое предвидение, нужно следование высшей логике порядка, абстрактной логике! Нужен дисциплинированный ум, образование, признание в научном мире, в конце концов, нужна учёная степень, как бы презрительно наш друг Писатель не относился к этому благу. Мы победим захватчиков, просто проявляя терпение. И наоборот — если мы поторопимся, проявляя военное мышление и пламенный патриотизм, они просто сомнут и уничтожат нас. И тогда — прощай, Кантона!
Распалившийся Профессор отобрал у Писателя бутылку крепкого савейского вина, которую Писатель за время совещания опустошил чуть боле чем наполовину. Отлив себе в стакан несколько глотков, Профессор шумно выхлебал кислое вино, закусил лежавшим на столе мягким круассаном с плавленым сыром. Дар его красноречия иссяк.
— Скажите же вы, — предложил он Писателю, патетически простирая к нему руку.
Пьяный Писатель с трудом поднял голову. Из-под его шляпы виднелись непричёсанные пучки волос, торчавших в разные стороны, что делало его в полутьме комнаты похожим на апаша или клошара с улицы Бедных Сироток. Широким жестом Писатель вынул из-под полы квадратную бутылку с ординьяком, не торопясь, расковырял перочинным ножичком сургучную пробку.
— Хотите, Профессор? Как хотите... А вы, Следопыт? Ну что ж. По-моему, это подло: бросать друга на краю пропасти.
Он налил в свой гранёный фужер золотисто-розовый ординьяк, полюбовался на просвет игрой бликов на гранях хрусталя, поднёс фужер ко рту.
— По-моему, это подло, — повторил он и выпил залпом ароматную жидкость.
— Генерал Лавэ сам толкает нас в эту пропасть! — воскликнул Профессор. — Его несостоятельность как политика блестяще дополняется его компетентностью как военного! Теперь за нами охотится не только разведка, но и вся армия Мираи! И если мы не остановим Генерала — нам всем придётся плохо, понимаете ли вы это или нет, мой маленький пьяный гуманитарий?! А вы говорите — подло бросать друга!
Писатель задумчиво посмотрел на него из-под шляпы.
— Говоря о подлости, я вообще-то имел в виду нежелание разделить судьбу товарища по оружию, тонущего в алкогольном море, — заплетающимся языком заметил он. — Подло давать мне пить одному и оставаться при этом трезвыми. Порядочный, совестливый человек не может смотреть на такое дерьмо, которое творится вокруг, и не быть пьяным в стельку... Что до ваших страданий по поводу цивилизации, Профессор, так позвольте заметить, что именно неуёмное любопытство ваших учёных, отправивших на соседнюю планету свои этеронефы, и привело нас на грань этой гуманитарной, как вы сами выразились, катастрофы. Если бы вы не поделились с дикарями всем грузом своих знаний, они продолжали бы лупцевать друг друга изукрашенными копьями и писать стихи с внутренней рифмой, пока педерастия и сифилис не погубили бы их на корню. И как знать, пожалуй, эта судьба была бы лучше тех, что вы нам готовите!
Он с усилием приподнялся на локте и налил себе новую рюмку ординьяка.
— Я думаю, — провозгласил он, — что Генерал — самый достойный из нас. Поэтому, раз мирайская военщина ставит целью его выдать головой — надо его выдать! Достойный человек должен принять смерть героя, а не смотреть каждодневно на это дерьмо. Я бы и сам умер, если бы не был таким трусом и таким подонком... А вы, Профессор, ничтожество и мерзавец. И Следопыт вот вам подтвердит, что вы мерзавец и ничтожество. Подумать только, какое страшное будущее вы нам готовите. Тридцать три процента населения — спившиеся интеллигенты! Остальные — рвань, быдло... По мне, так пусть нас лучше истребят мирайские бомбы! Но Генерал должен успеть погибнуть как герой, вот тут я с вами полностью согласен. И я с вами... я с вами, мой высоколобый мерзавец, потому что чем гнуснее я запачкаюсь в грязи, тем менее муторно мне будет в итоге расстаться с этой дрянной жизнью. Так что примите мой голос: генерал Лавэ должен погибнуть. Ну как, Следопыт, мы вдвоём сумели убедить вас?
— Честно говоря, не очень, — Следопыт пожал плечами. — Я понимаю всю меру опасности, которая исходит сейчас от вооружённого выступления подпольщиков, и согласился бы с вами, будь дело лишь в том, чтобы остановить это выступление. Но идти на прямое предательство, раскалывая им ряды Сопротивления — на это я согласиться уже не могу.
— Вы живёте в плену фикции! — Профессор направил длинный указательный палец в грудь Следопыту. — Нет никакого Сопротивления, это миф, сказка, вызванная из небытия Генералом и Инженером! Наша задача — не сопротивление врагу, а спасение нации, спасение культуры и высшего достижения Кантоны — научно-технической мысли! В единении с империей это возможно, в случае конфликта — превращается в задачу, мягко говоря, затруднительную. Зачем нужны были бы все эти ваши мифические свободы и права, ваше равенство и братство, если не для того, чтобы взрастить и привести к власти в обществе самый прогрессивный, самый передовой его класс — научно-техническую интеллигенцию?! И где она окажется, если интервенты раздавят наши научные центры, нашу инфраструктуру, готовящую новые кадры? Ради чего всё это — только из желания помахать лишний раз красно-белым шарфом, чтобы вновь декламировать с трибуны дешёвые лозунги позапрошлого столетия?! Нет, это не показатель заботы о своём народе! Наш народ, наша культура — это наша наука! И если мы не спасём её — следующие поколения, прозябающие в бескультурье и безграмотности, возложат всю ответственность за падение нашего величия лично на нас!
— Не кричите так громко, — попросил Писатель, — у мня от вашего шума сильно болит голова. А от ваших речей меня просто тошнит. Не побоюсь сказать вам в лицо, коллега: чихать мы хотели и на вашу науку, и на наше будущее! А Следопыт, гляжу, не решается сказать ни «да», ни «нет», и это неудивительно: он трус, как все практики. Мужайтесь, друг: давайте прямо сейчас предадим Генерала, а потом поедем к девочкам, чтобы запах предательства смешался как следует с запахом женского пота! Это очень возбуждает, уверяю вас, и к тому же у меня возле сортира на площади Влюблённых завелась как раз одна знакомая шлюшка, которая весьма недурно может обслужить сразу троих мужчин...
— Заткнитесь вы оба, — посоветовал Следопыт. — Вы говорите так, слово выражаете свою классовую мечту. А я вне ваших классовых ограничений. Я — скучный практик, мне нужно знать, что именно и как именно я буду иметь с этого вашего плана. Пока что я вижу для себя только одно прямое следствие из него: национальный позор и гильотину. Быть может, для Писателя чихнуть в мешок — главная страсть в жизни, но у меня есть дела поинтереснее. Мне нужна практическая польза от такого действия, а вот её-то я пока что не вижу, ибо все эти ваши разговоры о науке и прогрессе — пустые слова, Профессор, прошу покорнейше меня извинить...
Писатель рассмеялся дряблым, злобным смехом.
— Вы хотите сказать, мой дорогой Следопыт, — спросил он, наливая себе ещё рюмку, — что не предали бы Генерала в высших интересах родины, но с удовольствием сделаете это ради личной выгоды? Какой же вы мерзавец, будьте вы прокляты... С удовольствием увидел бы, как вас привязывают к доске гильотины, да боюсь не дожить до этого зрелища. Ну, Профессор, что ваша наука припасла для этой мрази в человеческом образе?!
— Вопрос законный, — сказал Профессор. — Я знал, что до него дойдёт.
— И припасли какие-нибудь ответы? — насмешливо спросил Следопыт.
— Да, припас. Что вы скажете, если через год, а может быть, и через полгода наша промышленность сможет предоставить вам легионы универсальных солдат? Нечувствительных к боли, выносливых, опасных, а главное — очень дешёвых в производстве! Намного, намного дешевле, чем обходятся люди. Но это ещё не всё: по вашему желанию, солдат можно будет превратить в рабочих, в официантов, вычислителей — словом, в представителей любой профессии, где не нужно будет особенное творческое мышление. Как вы считаете, с такими бойцами, лояльными и бесстрашными, мы сможем завоевать обратно свою свободу и независимость?
— Я слышал о разработке человекоподобных машин, — кивнул Следопыт. — Но я не думаю, чтобы мирайские оккупанты дали вам наладить их подпольное производство!
— Но оно и не должно быть подпольным! — воскликнул Профессор. — Вся соль плана здесь именно в том, чтобы это производство было явным и открытым, более того — финансировалось с Мираи! Ведь им для их будущей политики нужны солдаты, сотни тысяч и миллионы солдат! И мы сможем им предоставить этих солдат: с той только разницей, что программы и ключи управления этой их непобедимой армией будут в наших руках! Представляете, что за великая судьба ждёт тогда Кантону?!
— Ненавижу вас, — устало сказал Писатель, закрывая глаза. — И планы ваши я тоже ненавижу. Давайте уже кончать с этим делом, мутит меня от ваших мерзких рыл...
— В самом деле, — поторопил Профессор, — чем вы ещё недовольны? Я даю в ваши руки реальную перспективу: вы же проклятый политик, Следопыт, вы сами всю жизнь мечтали о колониальной экспансии. Их и наши корабли, их и наши воины — и всё это в одночасье станет нашим, как только вы решите, что настал день освобождения! Вы, а не генерал Лавэ, будете освободителем нашего мира! И вместо позорного клейма вы получите лавры победителя!
— А вы? — спросил Следопыт. — Что получите вы?
— Я получу то, чего искал всегда, то единственное, чего жаждет моё сердце, — патетически сказал Профессор. — Свободу поиска, свободу творчества, свободу научной мысли! Вот оно, моё счастье и моя свобода, другого мне не нужно в этом мире.
— А мне нужно, — упрямо пробормотал Писатель. — Мне нужны шлюхи и кокаин. И ещё мне нужно, чтобы вы все умерли — желательно, вместе со мной. Смерть, если вдуматься, не менее противная штука, чем жизнь, испытывать её куда приятнее в компании...
И он снова потянулся за бутылкой.
Следопыт решительным движением перехватил бутылку и поставил её на подоконник.
— Вам хватит, — твёрдо сказал он. — Итак, друзья мои, вы меня убедили: во имя нашего общего дела Генералу предстоит стать жертвой. И я считаю необходимым напомнить вам о том, что нас должно было быть пятеро. Потеря одного из нас не должна стать привычной практикой: я считаю, что мы должны избрать на место Генерала нового кандидата из той же среды, чтобы не превратиться ненароком в триумвират или ещё что-нибудь похуже. Однако времени уже много, Лавэ наверняка ждёт нашего условного сигнала. Как вы намерены справиться с ним, Профессор?
— Хлоралгидрат.
— Идёт. — Следопыт, осторожно огибая блюющего Писателя, приблизился к окну и выставил на подоконник большой старинный утюг. — Ну что ж, господа, поздравляю вас: ради лучшего будущего мы уже почти обагрили руки в крови друга. Это делает нас безжалостными и неотвратимыми, как сама История, и не будь Писатель так пьян и зол, он бы несомненно оценил величие момента. Итак: вперёд!
Генерал Лавэ прогуливался под окнами явочной квартиры уже в третий раз. Света в окнах не было, но чуткие глаза генерала не раз улавливали во тьме какое-то неясное шевеление. То был тревожный признак, но не слишком тревожный: в конце концов, чтобы разглядеть это едва заметное движение, нужно было бы так же знать обстановку квартиры, как она была знакома ему. К тому же подпольщикам свойственно было сидеть во тьме. Да и электричество в оккупированном городе стоило немало, многие горожане экономили как могли.
Возвращаясь в четвёртый раз по улице, генерал увидел наконец-то в окне долгожданный утюг. Это означало, что все члены Комитета Общественного Спасения в сборе и ждут теперь лишь его. Правда, рядом стояла в окне пустая бутылка из-под ординьяка, но это никак не беспокоило генерала: бутылка не относилась к условным знакам, как и совершенно пустой подоконник. Должно быть, кто-то просто решил забрать у пьянчуги Писателя его любимое пойло, чтобы не надрызгался, по обыкновению, ещё до начала совещания. К Писателю генерал Лавэ испытывал иррациональную симпатию. Он знал, что Писателя выгнали когда-то за политические убеждения из Эколь, потом травили в прессе, а в Сопротивлении поручали обычно роли самые грязные и неблаговидные — с этими ролями Писатель справлялся на редкость хорошо.
Генерал вошёл в подъезд, рефлекторно кивнул спящему консьержу и принялся подниматься по лестнице той быстрой, упругой побежкой, которая часто вырабатывается у военных и спортсменов. Крутая тёмная лестница, заваленная презервативами и обломками игл, уводила по узкой шахте вверх, оборот за оборотом. Генерал миновал два этажа и поднялся было на площадку между вторым и третьим, как вдруг сверху на него обрушилась огромная, стремительная тёмная тень.
Толчок в грудь, мягкий, но страшный, едва не вышиб из генерала дух. Лавэ пошатнулся и спиной вперёд вылетел в окно, выдавливая плечами и головой свинцовые переплёты. Мир закружился и перевернулся: огромная тёмная масса вдавилась сверху, спина генерала соприкоснулась с чем-то мягким и упругим, по затылку потекла липкая кровь от случайного пореза. В следующий миг лязгнули наручники; левая рука Лавэ оказалась надёжно прикована к прочному металлическому брусу. Грязное вечернее небо открылось над головой в просветах крыш; облака, величественные и чистые, плыли по нему в закат. Внизу что-то затрещало, залязгало; генерала обдало бензиновым дымком, и он осознал наконец-то, что лежит на груде свежего сена в кузове маленького грузового мотороллера, уносящего его в неизведанную даль.
— Закройтесь сеном, — услышал генерал низкий, чистый голос. Голос принадлежал детине в рабочей куртке, судя по одежде — докеру или сельскохозяйственному рабочему, сидевшему за рулём мотороллера. — Если вас увидит в таком виде мирайская военная полиция — нам обоим конец!
Генерал нашёл предложение резонным. Кем бы ни был его похититель, военная полиция Мираи представляла собой угрозу более определённого порядка, чем он. Поэтому Лавэ посвятил несколько минут тому, что навалил на себя толстую охапку душистого свежего сена. Треск мотора и вонь отчасти уменьшились. Мотороллер нещадно швыряло. Внезапно машина повернула раза два, потом въехала куда-то по довольно крутой эстакаде, и наступила тишина. Лавэ свободной рукой нашарил за голенищем пистолет и собирался было высунуть голову, но в этот миг сено разом отгребли в сторону, и в лицо генералу уперся жёсткий луч фонарика.
— Попрошу без глупостей, — сказал всё тот же низкий голос. — Я не из мирайской охранки. И я не предатель вашей родины, генерал Лавэ. Вам придётся довериться мне, если только вы хотите выжить.
— Кто вы такой? — спросил генерал.
— Шпион, очевидно же. — Стоявший перед ним опустил фонарик, и генерал с удивлением увидел перед собой крупного, грузного мужчину, видом совершенно не похожего ни на кантонца, ни на уроженца Мираи. — Ваши друзья, Генерал, замыслили предать вас, а мы давно следим за деятельностью вашего подполья и вовремя успели вас перехватить, так что вы едва не попали им в руки. Поверьте, у нас с вами общие интересы: вы боретесь за независимость своего мира, а мы хотим избавить наше шаровое скопление от угрозы межзвёздной войны. Мы готовы предоставить вам все необходимые факты. Но для начала вы должны хотя бы попытаться поверить нам: любое недоверие или вражда между нами сейчас смертельно опасны для сотен разумных цивилизаций Вселенной и для нас с вами лично.
— Вы с той загадочной планеты, которую называют Синиз? — спросил генерал.
— Вижу, вы осведомлены о космических делах. Что ж, одной проблемой меньше: нет, я не с Синиз, я представляю другую планету, которая сейчас едва лишь стоит на грани познания космоса и ищет путь к объединению. Но сам я — не её уроженец. Мой дом — за невероятное количество световых лет отсюда, он — первоисточник всех ваших цивилизаций, он называется Земля, и вот о моей родной планете вы пока что совершенно ничего не слышали. А теперь сделайте мне одолжение — уберите свою пушку, я должен перевязать вашу рану: как бы она не задела артерии, шея очень опасное место в этом смысле...
— Выбора у меня нет, — пожал плечами генерал, пряча пистолет обратно в сапог. — Или пристрелить вас, или поверить вам. Но так как я наслышан про Синиз — отчего бы не быть, кроме неё, и вашей Земле, и ещё каким-нибудь другим планетам? А вот что вы там говорите про предательство — вам придётся рассказать более подробно. Желательно даже с доказательствами. Времени у нас всё равно много — столько, сколько понадобится вам, чтобы меня отпустить, или же моим людям, чтобы меня разыскать. Кстати, где мы?
— В старой теплушке, на складе за брошенным супермаркетом. — Громила в одежде чернорабочего принялся быстро, умело обрабатывать ранку на бритом генеральском затылке. — Ещё вопросы будут?
— Множество. И вот первый из них: как вас зовут, пришелец с неведомых звёзд?
— Меня зовут Торвен. Имир Торвен.
◾ Tags:
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
Надеюсь, слияние двух культур пройдет успешно, они взаимно обогатят друг друга и дадут нацию воинственных предательских гомоалкоголиков).
(no subject)
А что затеял тут доктор Кшеш-Маалу и для чего ему такие карикатурные культуры?
(no subject)
(no subject)
(no subject)
Как дату читать? После "Зеркала Правды" прошло, как я понимаю, прилично времени.
(no subject)
Дата: год, месяц (синизский), сутки по времени Кантоны.