2009-03-19 17:09![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
with_astronotus
with_astronotusПо мотивам недавней дискуссии о пользе освоения космоса написал я сегодня небольшой рассказ. Как обычно, это скорее набросок углем, чем картина; так что не обессудьте за некоторое техническое несовершенство - при необходимости его можно будет откорректировать.
В тёплом сером свете потолочных панелей скудная обстановка медицинской каюты казалась унылой и монотонной. Это имело строгий практический смысл: так перегруженный мозг попавшего сюда больного легче избавлялся от ненужных впечатлений внешнего мира. Бред и горячечные видения, неизбежные спутники тяжёлых повреждений организма, не были редкостью в медицинской практике, становясь неизбежной расплатой за повышенную остроту чувств и реактивность организма. Но Мела Сиринправат, врач планетолёта «Рэй», ещё ни разу не встречалась с этими опасными состояниями психики в космосе. Космическая травма, если она не приводила к гибели, обычно требовала незамедлительного оперативного вмешательства, после которого пострадавший погружался на долгое время в целебный сон, защищавший тело и сознание. Теория, однако, предвидела возможность развития острых психозов у пострадавшего. А теперь Меле Сиринправат предстояло проверить это на практике.
Она постояла у изголовья больного, заснувшего под действием мощного транквилизатора, потом подключила автоматику контроля и бесшумно вышла в коридор. Здесь её ждал командир планетолёта Вилл Бейс. Мела, не дожидаясь приказа, подробно доложила о состоянии своего пациента.
— Перед тем, как я ввела успокаивающее, он выглядел совершенно вменяемым. Но здесь важен не внешний вид, а общее поведение. Мы договорились на том, что он позволит себя лечить, а я передам вам аудиозапись его рассказа. Не скрою, он впечатлил меня. Для типичного горячечного бреда в этой истории много сложных, разработанных образов. Если считать это галлюцинациями, то они характерны скорее для длительно развивавшейся прогредиентной шизофрении, чем для случайного бредового эксцесса.
— Вот как? Интересно. — Голос Вилла Бейса не выдавал, пожалуй, особого интереса. — А вы не исключаете из списка диагнозов нераспознанную ранее шизофрению? Штурманы, они, знаете… — командир сделал неопределённый жест рукой.
— Психическое здоровье астролётчиков вещь довольно крепкая, — заметила укоризненно Мела Сиринправат.
— Но положение, в котором мы оказались, могло вызвать психическую травму. Ведь мы оторваны от Земли, практически без надежды на помощь и возвращение. Кроме того, Лен несколько недель тяжело работал над вычислениями.
— Это более вероятно, но я не думаю, что пропустила бы психоз, да ещё с продуктивной симптоматикой. Более вероятно травмирующее влияние внешней среды. Что-то в этом ледяном гроте могло воздействовать на сознание, вызывая глубокие структурированные галлюцинации.
— Хорошая попытка, Мела. Но что могло бы проникнуть через скафандр? Химические вещества, очевидно, исключаются. Излучение? Мы не обнаружили никаких особенных излучений. Разве что тысячекратно отражённые импульсы наших собственных радиоустановок, усиленные и искажённые металлическиими жилами в скальных породах…
— Вот вам, кстати, и прекрасный пример. Скафандры не экранируют от излучения в радиодиапазоне. Обрушив на Лена Снегина каскад радиоволн, мы могли вызвать в биохимии мозга самые разные отклонения.
Вилл Бейс покачал головой.
— Не годится. Мы отключили радиоприборы сразу после посадки. В этом хаосе от них никакого толку.
— А радиоизлучение, наведённое изнутри корабля?
— Тоже невозможно: планетолёт экранирован. Не говоря уж о тех мерах магнитной и волновой защиты, которые вы, медики, на каждом шагу ввинтили в любую мало-мальски сложную электрическую цепь. К сожалению, происшедшее с Леном Снегиным на сей раз не удастся свалить на бездушную технику. Проблема — внутри, в его организме.
— Вы так говорите, как будто вам не терпится найти внутренний изъян в нашем единственном астронавигаторе, — укоризненно сказала Мела.
— Изъян в нём нашёл не я, а его болезнь. Наша задача — понять и устранить этот изъян. Но поймите меня правильно: я не готов исключить полностью возможность внешнего действия! Если бы мы только могли представлять, что это такое…
— Выпустите меня наружу, — попросила Мела. — Я возьму пробы.
Вилл Бейс энергичным жестом выразил своё сомнение.
— Вы — врач, и вы нужнее нам здесь. Но вы можете проинструктировать другого члена экипажа, какие тесты вам необходимо будет сделать. Но сначала я прослушаю аудиозапись с рассказом Лена Снегина. Возможно, это что-то даст. А вас, Мела, я прошу не отходить от пациента. И не обсуждать его сообщение ни с каким другим членом экипажа.
— Почему? — удивилась Мела Сиринправат.
— Ради чистоты эксперимента, — ответил командир планетолёта.
«Послушайте, Лен, я только введу вам успокоительное…»
«Я совершенно спокоен, доктор. Если вы считаете, что пережитое — плод моих галлюцинаций, вы жестоко обманываетесь!»
«Я обязана предполагать это, исходя из медицинских соображений.»
«Медицинских соображений! Нашему капитану, быть может, свойственно проявлять самодовольную ограниченность, но вы-то, Мела, должны быть выше этого! Вы — женщина Земли, и вам понятно, наверное, что такое мечта.»
«Вы встретили свою мечту в ледяной пещере заштатного транснептунового астероида? Неужели вам самому не кажется это странным, Лен?»
«Нет, не кажется! Зачем ещё было идти в космос, как не за мечтой?! Мы обречены погибнуть, но теперь я вижу, что и жизнь, и гибель были не зря.»
«Я слышу в вашем голосе слишком много пафосных ноток. Мне казалось, что астронавигатор первого класса должен осторожнее относиться к своим суждениям.»
«Вы ведь сами не верите, что я сошёл с ума?»
«Нет, не верю. Симптомы не подходят, хотя командиру Бейсу я обязана сказать строго обратное.»
«А сами вы что думаете?»
«Я уверена, что в ледяном гроте вы столкнулись с чем-то необычным. Возможно, это природный феномен, а может быть, и следы искусственной деятельности. Но нам нужны сторонние доказательства, а их пока нет.»
«Чудо не терпит доказательств!»
«Лен, будьте последовательным. Не вы ли говорили, что чудес не бывает, всего несколько недель назад — когда доказывали командиру и всем нам, что домой мы не вернёмся?»
«Там — другое дело. Я никогда ен утверждал всемогущества прикладных наук. Человеческий разум — штука, весьма ограниченная по возможностям. Кроме того, мне очень уж хотелось убедить в этом непреложном факте Вилла Бейса. Американец спит и видит, как вернёт нас на Землю. А космос требует жертв!»
«Командир будет настаивать на своём. И он ни за что не поверит вам, если не убедить его, что ваш рассказ — не плод галлюцинации.»
«Но как убедить его в этом? Он бывает спесив, как древний феодал!»
«Поэтому я и хочу провести вам несколько сеансов лечения от психического расстройства. Современные лекарства обладают избирательным действием, и, если ваши видения имеют бредовую природу, они отстранятся и рассеются, как кошмарный сон. Если же вы и в самом деле видели и слышали нечто необычное…»
«В космосе не должно быть ничего обычного! Мы не за тем шли сюда, чтобы с нами происходили обычные вещи!»
«Лягте на кушетку, Лен, и возьмите себя в руки. Аффект и агрессивность не свидетельствуют в пользу ваших слов. Тут уж вам придётся выбирать: либо смирить свои эмоции и дать самолюбию немного пострадать ради истины, либо оказаться в неприятном положении безумного прорицателя. Я советую первый способ, как врач и как ваш друг.»
«А если после лечения я забуду то, что видел? Это всё равно что отнять у умирающего последнюю надежду… Собственно, это и есть — отнять надежду у умирающих!»
«Надежду, подкреплённую фактами, не отнимешь так легко. А ложные надежды ещё никого не спасали и не красили. Между прочим, это ваши собственные слова, Лен.»
«Хорошо. Но можно ли, по крайней мере, записать мой рассказ перед тем, как вы введёте свои лекарства? Быть может, впоследствии он поможет мне вспомнить. Поможет всем нам.»
«Вреда в этом я не вижу. Но предупреждаю сразу: я оставляю за собой право передать этот рассказ командиру планетолёта.»
«Зачем? Он ничего не поймёт. Этот субъект чужд мечты.»
«Я в этом не уверена.»
«Его предки уж точно мечтали только о длинном долларе. Такие, как он, и в космосе ведут себя как грабители. Вы же видите, с каким прилежанием он составляет карту ресурсов пояса Койпера!»
«Не стану спорить с вами, чтобы не раздражать ещё больше. Но, с моей точки зрения, поведение командира Бейса заслуживает высочайшей похвалы. Он не теряет присутствия духа в самой драматической ситуации, подобно героям ваших любимых старинных романов.»
«Может быть, я и сам неправ, думая о нём плохо. Но едва ли он оценит то, что я увидел, как прекраснейшее из переживаний в жизни…»
«В этом и я не уверена. Но я попрошу его отнестись к вашим словам и, в особенности, к чувствам, со всей серьёзностью. Так что смело начинайте ваш рассказ!»
«Хорошо. Как только наши анализы обнаружили в недрах грота практически свободный от примесей водяной лёд, Констан сразу же вернулся к машине, чтобы подготовить наши приёмные цистерны. А я закрепил сигнальную верёвку и начал спускаться вниз. Точнее, учитывая здешний уровень гравитации, внутрь. В этот момент, пересекая скальный край грота, я услышал звуки скрипки… Мне показалось, или вы поморщились?»
«Я просто пыталась припомнить, не было ли чего-нибудь необычного на внешних датчиках в этот момент.»
«Не было. В том-то и дело! Я тоже решил сперва, что Констан поставил какой-то радиоконцерт для поднятия настроения, но мелодия была очень не в его вкусе. К тому же я вспомнил, что мы решили соблюдать радиомолчание ещё на подлёте, услышав, каким эхом резонирует этот сверхпроводящий астероид…»
«Почему вы не сообщили об этой аномалии на планетолёт?»
«Командир бы меня не понял и, чего доброго, отозвал бы назад. Я решил, что слуховая галлюцинация вызвана непривычной тишиной. В лёгком скафандре, когда радио выключено, ощущение тишины бывает просто омерзительным.»
«Думаю, командир сделает вам выговор.»
«Пусть делает, это неважно. Так вот, я продолжил путь. Звуки скрипки сперва усилились, а а затем пропали полностью. Я был внутри грота. Должно быть, он образовался из-за удара другого небесного тела, выбросив из недр астероида воду и испарив более летучие газы. Затем вода, не успевшая превратиться в газ, застыла в виде купола или пузыря. Со всех сторон меня окружали длинные, острые водяные глыбы правильных форм — следы мгновенной кристаллизации. Я укрепил среди них шланги и инжекторный насос, когда заметил световые лучи.»
«Вы видели свет?»
«Да, он был жёлто-золотистый. Он шёл из дальней части грота. Лучи света, преломляясь среди ледяных кристаллов, создавали ощущение медленного вращения. Пожалуй, они имели форму слегка изогнутой спирали. Золотистые и лимонно-жёлтые полосы света чередовались. Создавая приятный контраст с зеленовато-голубым внутренним убранством грота. Я пошёл на свет — и, конечно же, тотчас увидел её…»
«Как она выглядела?»
«Она была высокая, со снежно-белой, даже, скорее, чуть голубоватой кожей. У неё был греческий профиль и совершенно чёрные волосы, скрывавшие высокую шею. Мы могли общаться без слов. Её звали Эена.»
«Вы молчите, Лен?»
«Мне трудно говорить об этом. Она показывала мне свои мысли. Её мир далеко, далеко отсюда, среди ярчайших звёзд пояса Ориона. Это край величественных фиолетовых гор, деревья там светятся, испуская жёлто-золотистые лучи — такие же, как тот, что я видел в гроте. Люди её племени достигли невероятного могущества. Они уже давно летают в космос. Давно изучают нас, землян, но считают нас примитивными и агрессивными существами.»
«Я уже слышала такую точку зрения… от самих землян!»
«Да, мудрейшие из нас давно это поняли. Люди из племени Эены вступали с нашими предками в контакт, но, видимо, остались не в восторге. Любые контакты с землянами им запрещены.»
«Даже сейчас, когда объединённое человечество Земли спокойно и упорно трудится на мирной планете? Когда мы стремимся к познанию и красоте?»
«Давно ли гремели на Земле последние взрывы? Не прошло ещё и двух столетий с момента нашего окончательного объединения. Кроме того, мы всё так же далеки от понимания красоты и мудрости, как и раньше. Мы как цивилизация по-прежнему ищем лишь удовлетворения своих потребностей. А ведь важнее любых потребностей — мудрость!»
«Вы рассказали ей о нас?»
«Конечно. Я рассказал, что мы — экипаж планетолёта, потерпевшего бедствие в транснептуновой зоне. Рассказал, что у нас осталось еды на семь месяцев, а вот воды — очень мало, что мы рассчитываем пополнить запасы воды и кислорода среди астероидов внешнего пояса, чтобы вернуться или хотя бы послать сигнал бедствия.»
«И что она ответила?»
«Что мы обречены. Будущее сулит нам гибель. Иначе она не нарушила бы запрет, не вступила бы в контакт со мной.»
«Она даже не предложила нам помощь?»
«Что толку? Даже если бы она и могла, она вряд ли посмела бы это сделать. Будущее в их понимании так же детерминировано, как и прошлое. Вмешиваться в чужие судьбы значит бездумно ломать хрупкую ткань бытия. Эена сострадает нам, но помочь не может. А возможно, и не хочет. Её народ считает, что мы слишком бессмысленно живём, и лишь ощущение приближения скорой смерти делает нас по-настоящему прекрасными существами.»
«А как живёт её народ? Она рассказывала про это?»
«Я мало что понял. Они играют на каких-то инструментах со световыми струнами. Это и работа, и искусство для её народа. От этой игры света изменяются цвета и тени во всей той зоне космоса, котоую они освоили. Должно быть, это гигантская фабрика неких первичных материй. Гармонией в мире Эены руководят женщины — как и у нас, они мудрее от природы. Мужчины же заняты познанием и преобразованием мира. Они считаются воинами, но воюют не друг с другом: это скорее битва против бессмысленных стихий, своего рода Титаномахия. Иногда они путешествуют в будущее или в прошлое — но только для того, чтобы спасти Вселенную от нашествия агрессивных рас.»
«То есть, в глобальных масштабах они всё-таки вмешиваются в ход истории?»
«Видимо, да. Нам не понять даже тени той этики, которой они руководствуются. Одно я понял точно: они никогда не действуют из соображений собственной выгоды. Мудрость для них — в служении. Поэтому Эена и заговорила со мной: я достаточно хорошо освоил духовный опыт моих предков, чтобы принять такую точку зрения как единственно возможную.»
«Чего же она хочет?»
«Она ничего не хотела: я же говорю, что выгоды и желания чужды этой расе. Кроме того. Она не присутствовала в гроте лично: это и в самом деле было видение, нечто вроде эфирного контакта. Но она не могла не сказать погибающим людям слов мудрости и утешения, хотя этика её народа и требовала от неё молчания…»
«И она поцеловала вас в лоб?»
«Да. Это был поцелуй матери. Похоже на благословение. После этого смерть сановится совсем не страшной…»
«И вы стремитесь сохранить в чистоте именно воспоминание об этом поцелуе?»
«Зачем вам это знать?!»
«Я спрашиваю не из праздного любопытства, мне это нужно, чтобы определить наиболее щадащую методику медицинского вмешательства. Не стану же я, в самом деле, отнимать у вас воспоминание о прекраснейшем моменте вашей жизни!»
«Нет, поцелуй — это лишь кульминация… Понимаете, Мела, я всегда считал, что в жизни важен только космос. Космос, и ничто более! Но теперь, после встречи с Эеной, я окончательно осознал, что именно казалось мне всегда в космосе самым главным. Сам по себе космос — это пустяк. Осознание того, что человечество не одиноко — это пустяк. Важнее, что никакие наши усилия не останутся неизмеренными, не останутся без оценки! Цивилизация-эталон, светоч мудрости и высшей, свободной от прихотей телесной жизни доброты — вот то, что стоило искать среди звёзд. То, к чему стоило стремиться. Тогда наша смерть — это и есть высшее благо, мерило всех наших мечтаний и дел, которые мы совершили в нашей краткой жизни…»
Механик Ивар Констан возился у водяных регенераторов. Вода, вытопленная из недр астероида, несмотря на относительную химическую чистоту, нуждалась в двойной или тройной очистке перед тем, как поступить в цикл жизнеобеспечения. Вилл Бейс подошёл к механику, положил руку на колонку регенератора, посмотрел в глаза Констана.
— А вы что скажете?
Тот на секунду опешил.
— О чём?
— О Лене Снегине. Точнее, о его видениях.
— Ему лучше? — вместо ответа спросил Констан.
— Он спит, — тоном возражения сказал командир планетолёта, — а вы не хотите отвечать.
Констан посмотрел на командира с вызовом.
— Не вижу смысла скрывать, — сказал он наконец. — Когда я выносил Лена из грота, мне показалось, что я слышу женский голос в динамике радиосвязи. Но я сам отключил радиосвязь корабля ещё до посадки! Этот астероид до неузнаваемости искажает любые радиосигналы!
— Явление сверхпроводимости, — согласился Бейс. — Он слишком холодный, поэтому металлы в нём хорошо проводят ток.
— Похож по свойствам на старинный детекторный приёмник, — добавил Констан. — Помните такие штуки: кристалл полупроводника, по которому надо водить проволочкой, пока не поймаешь самый чистый приём. Здесь, похоже, в точности то же самое.
Вилл Бейс продолжал внимательно глядеть на корабельного механика.
— И всё-таки, вы чего-то не договариваете, — сказал он.
— Скажите, — спроcил Констан, — Лен Снегин слышал звуки скрипки?
— Да, — кивнул командир.
— Я тоже их слышал. С самого начала, ещё когда приблизился к краю грота. Вас это не удивляет?
Вилл Бейс пожал плечами.
— Меня по-прежнему удивляет это, но гораздо меньше, чем в первый раз. Слушайте внимательно, Констан: я сейчас выйду наружу. Следите за моим биомонитором: как только он покажет нестабильные параметры жизнедеятельности — вы с Мелой наденете скафандры высшей биозащиты и принесёте меня назад, на корабль. Но не раньше! Если, конечно, я не вернусь на своих двоих. И скажите Меле, когда она будет меня лечить, что антипсихотиков и снотворных ни в коем случае не надо. Это категорический приказ. Кстати, и Лену Снегину препараты от психоза вовсе незачем, хоть он и мой штурман…
— Что вы собираетесь делать?! — воскликнул Ивар Констан.
— Искать спасения у девушек со звёзд, — ответил командир планетолёта.
(Продолжение следует)
Мечта
В тёплом сером свете потолочных панелей скудная обстановка медицинской каюты казалась унылой и монотонной. Это имело строгий практический смысл: так перегруженный мозг попавшего сюда больного легче избавлялся от ненужных впечатлений внешнего мира. Бред и горячечные видения, неизбежные спутники тяжёлых повреждений организма, не были редкостью в медицинской практике, становясь неизбежной расплатой за повышенную остроту чувств и реактивность организма. Но Мела Сиринправат, врач планетолёта «Рэй», ещё ни разу не встречалась с этими опасными состояниями психики в космосе. Космическая травма, если она не приводила к гибели, обычно требовала незамедлительного оперативного вмешательства, после которого пострадавший погружался на долгое время в целебный сон, защищавший тело и сознание. Теория, однако, предвидела возможность развития острых психозов у пострадавшего. А теперь Меле Сиринправат предстояло проверить это на практике.
Она постояла у изголовья больного, заснувшего под действием мощного транквилизатора, потом подключила автоматику контроля и бесшумно вышла в коридор. Здесь её ждал командир планетолёта Вилл Бейс. Мела, не дожидаясь приказа, подробно доложила о состоянии своего пациента.
— Перед тем, как я ввела успокаивающее, он выглядел совершенно вменяемым. Но здесь важен не внешний вид, а общее поведение. Мы договорились на том, что он позволит себя лечить, а я передам вам аудиозапись его рассказа. Не скрою, он впечатлил меня. Для типичного горячечного бреда в этой истории много сложных, разработанных образов. Если считать это галлюцинациями, то они характерны скорее для длительно развивавшейся прогредиентной шизофрении, чем для случайного бредового эксцесса.
— Вот как? Интересно. — Голос Вилла Бейса не выдавал, пожалуй, особого интереса. — А вы не исключаете из списка диагнозов нераспознанную ранее шизофрению? Штурманы, они, знаете… — командир сделал неопределённый жест рукой.
— Психическое здоровье астролётчиков вещь довольно крепкая, — заметила укоризненно Мела Сиринправат.
— Но положение, в котором мы оказались, могло вызвать психическую травму. Ведь мы оторваны от Земли, практически без надежды на помощь и возвращение. Кроме того, Лен несколько недель тяжело работал над вычислениями.
— Это более вероятно, но я не думаю, что пропустила бы психоз, да ещё с продуктивной симптоматикой. Более вероятно травмирующее влияние внешней среды. Что-то в этом ледяном гроте могло воздействовать на сознание, вызывая глубокие структурированные галлюцинации.
— Хорошая попытка, Мела. Но что могло бы проникнуть через скафандр? Химические вещества, очевидно, исключаются. Излучение? Мы не обнаружили никаких особенных излучений. Разве что тысячекратно отражённые импульсы наших собственных радиоустановок, усиленные и искажённые металлическиими жилами в скальных породах…
— Вот вам, кстати, и прекрасный пример. Скафандры не экранируют от излучения в радиодиапазоне. Обрушив на Лена Снегина каскад радиоволн, мы могли вызвать в биохимии мозга самые разные отклонения.
Вилл Бейс покачал головой.
— Не годится. Мы отключили радиоприборы сразу после посадки. В этом хаосе от них никакого толку.
— А радиоизлучение, наведённое изнутри корабля?
— Тоже невозможно: планетолёт экранирован. Не говоря уж о тех мерах магнитной и волновой защиты, которые вы, медики, на каждом шагу ввинтили в любую мало-мальски сложную электрическую цепь. К сожалению, происшедшее с Леном Снегиным на сей раз не удастся свалить на бездушную технику. Проблема — внутри, в его организме.
— Вы так говорите, как будто вам не терпится найти внутренний изъян в нашем единственном астронавигаторе, — укоризненно сказала Мела.
— Изъян в нём нашёл не я, а его болезнь. Наша задача — понять и устранить этот изъян. Но поймите меня правильно: я не готов исключить полностью возможность внешнего действия! Если бы мы только могли представлять, что это такое…
— Выпустите меня наружу, — попросила Мела. — Я возьму пробы.
Вилл Бейс энергичным жестом выразил своё сомнение.
— Вы — врач, и вы нужнее нам здесь. Но вы можете проинструктировать другого члена экипажа, какие тесты вам необходимо будет сделать. Но сначала я прослушаю аудиозапись с рассказом Лена Снегина. Возможно, это что-то даст. А вас, Мела, я прошу не отходить от пациента. И не обсуждать его сообщение ни с каким другим членом экипажа.
— Почему? — удивилась Мела Сиринправат.
— Ради чистоты эксперимента, — ответил командир планетолёта.
«Послушайте, Лен, я только введу вам успокоительное…»
«Я совершенно спокоен, доктор. Если вы считаете, что пережитое — плод моих галлюцинаций, вы жестоко обманываетесь!»
«Я обязана предполагать это, исходя из медицинских соображений.»
«Медицинских соображений! Нашему капитану, быть может, свойственно проявлять самодовольную ограниченность, но вы-то, Мела, должны быть выше этого! Вы — женщина Земли, и вам понятно, наверное, что такое мечта.»
«Вы встретили свою мечту в ледяной пещере заштатного транснептунового астероида? Неужели вам самому не кажется это странным, Лен?»
«Нет, не кажется! Зачем ещё было идти в космос, как не за мечтой?! Мы обречены погибнуть, но теперь я вижу, что и жизнь, и гибель были не зря.»
«Я слышу в вашем голосе слишком много пафосных ноток. Мне казалось, что астронавигатор первого класса должен осторожнее относиться к своим суждениям.»
«Вы ведь сами не верите, что я сошёл с ума?»
«Нет, не верю. Симптомы не подходят, хотя командиру Бейсу я обязана сказать строго обратное.»
«А сами вы что думаете?»
«Я уверена, что в ледяном гроте вы столкнулись с чем-то необычным. Возможно, это природный феномен, а может быть, и следы искусственной деятельности. Но нам нужны сторонние доказательства, а их пока нет.»
«Чудо не терпит доказательств!»
«Лен, будьте последовательным. Не вы ли говорили, что чудес не бывает, всего несколько недель назад — когда доказывали командиру и всем нам, что домой мы не вернёмся?»
«Там — другое дело. Я никогда ен утверждал всемогущества прикладных наук. Человеческий разум — штука, весьма ограниченная по возможностям. Кроме того, мне очень уж хотелось убедить в этом непреложном факте Вилла Бейса. Американец спит и видит, как вернёт нас на Землю. А космос требует жертв!»
«Командир будет настаивать на своём. И он ни за что не поверит вам, если не убедить его, что ваш рассказ — не плод галлюцинации.»
«Но как убедить его в этом? Он бывает спесив, как древний феодал!»
«Поэтому я и хочу провести вам несколько сеансов лечения от психического расстройства. Современные лекарства обладают избирательным действием, и, если ваши видения имеют бредовую природу, они отстранятся и рассеются, как кошмарный сон. Если же вы и в самом деле видели и слышали нечто необычное…»
«В космосе не должно быть ничего обычного! Мы не за тем шли сюда, чтобы с нами происходили обычные вещи!»
«Лягте на кушетку, Лен, и возьмите себя в руки. Аффект и агрессивность не свидетельствуют в пользу ваших слов. Тут уж вам придётся выбирать: либо смирить свои эмоции и дать самолюбию немного пострадать ради истины, либо оказаться в неприятном положении безумного прорицателя. Я советую первый способ, как врач и как ваш друг.»
«А если после лечения я забуду то, что видел? Это всё равно что отнять у умирающего последнюю надежду… Собственно, это и есть — отнять надежду у умирающих!»
«Надежду, подкреплённую фактами, не отнимешь так легко. А ложные надежды ещё никого не спасали и не красили. Между прочим, это ваши собственные слова, Лен.»
«Хорошо. Но можно ли, по крайней мере, записать мой рассказ перед тем, как вы введёте свои лекарства? Быть может, впоследствии он поможет мне вспомнить. Поможет всем нам.»
«Вреда в этом я не вижу. Но предупреждаю сразу: я оставляю за собой право передать этот рассказ командиру планетолёта.»
«Зачем? Он ничего не поймёт. Этот субъект чужд мечты.»
«Я в этом не уверена.»
«Его предки уж точно мечтали только о длинном долларе. Такие, как он, и в космосе ведут себя как грабители. Вы же видите, с каким прилежанием он составляет карту ресурсов пояса Койпера!»
«Не стану спорить с вами, чтобы не раздражать ещё больше. Но, с моей точки зрения, поведение командира Бейса заслуживает высочайшей похвалы. Он не теряет присутствия духа в самой драматической ситуации, подобно героям ваших любимых старинных романов.»
«Может быть, я и сам неправ, думая о нём плохо. Но едва ли он оценит то, что я увидел, как прекраснейшее из переживаний в жизни…»
«В этом и я не уверена. Но я попрошу его отнестись к вашим словам и, в особенности, к чувствам, со всей серьёзностью. Так что смело начинайте ваш рассказ!»
«Хорошо. Как только наши анализы обнаружили в недрах грота практически свободный от примесей водяной лёд, Констан сразу же вернулся к машине, чтобы подготовить наши приёмные цистерны. А я закрепил сигнальную верёвку и начал спускаться вниз. Точнее, учитывая здешний уровень гравитации, внутрь. В этот момент, пересекая скальный край грота, я услышал звуки скрипки… Мне показалось, или вы поморщились?»
«Я просто пыталась припомнить, не было ли чего-нибудь необычного на внешних датчиках в этот момент.»
«Не было. В том-то и дело! Я тоже решил сперва, что Констан поставил какой-то радиоконцерт для поднятия настроения, но мелодия была очень не в его вкусе. К тому же я вспомнил, что мы решили соблюдать радиомолчание ещё на подлёте, услышав, каким эхом резонирует этот сверхпроводящий астероид…»
«Почему вы не сообщили об этой аномалии на планетолёт?»
«Командир бы меня не понял и, чего доброго, отозвал бы назад. Я решил, что слуховая галлюцинация вызвана непривычной тишиной. В лёгком скафандре, когда радио выключено, ощущение тишины бывает просто омерзительным.»
«Думаю, командир сделает вам выговор.»
«Пусть делает, это неважно. Так вот, я продолжил путь. Звуки скрипки сперва усилились, а а затем пропали полностью. Я был внутри грота. Должно быть, он образовался из-за удара другого небесного тела, выбросив из недр астероида воду и испарив более летучие газы. Затем вода, не успевшая превратиться в газ, застыла в виде купола или пузыря. Со всех сторон меня окружали длинные, острые водяные глыбы правильных форм — следы мгновенной кристаллизации. Я укрепил среди них шланги и инжекторный насос, когда заметил световые лучи.»
«Вы видели свет?»
«Да, он был жёлто-золотистый. Он шёл из дальней части грота. Лучи света, преломляясь среди ледяных кристаллов, создавали ощущение медленного вращения. Пожалуй, они имели форму слегка изогнутой спирали. Золотистые и лимонно-жёлтые полосы света чередовались. Создавая приятный контраст с зеленовато-голубым внутренним убранством грота. Я пошёл на свет — и, конечно же, тотчас увидел её…»
«Как она выглядела?»
«Она была высокая, со снежно-белой, даже, скорее, чуть голубоватой кожей. У неё был греческий профиль и совершенно чёрные волосы, скрывавшие высокую шею. Мы могли общаться без слов. Её звали Эена.»
«Вы молчите, Лен?»
«Мне трудно говорить об этом. Она показывала мне свои мысли. Её мир далеко, далеко отсюда, среди ярчайших звёзд пояса Ориона. Это край величественных фиолетовых гор, деревья там светятся, испуская жёлто-золотистые лучи — такие же, как тот, что я видел в гроте. Люди её племени достигли невероятного могущества. Они уже давно летают в космос. Давно изучают нас, землян, но считают нас примитивными и агрессивными существами.»
«Я уже слышала такую точку зрения… от самих землян!»
«Да, мудрейшие из нас давно это поняли. Люди из племени Эены вступали с нашими предками в контакт, но, видимо, остались не в восторге. Любые контакты с землянами им запрещены.»
«Даже сейчас, когда объединённое человечество Земли спокойно и упорно трудится на мирной планете? Когда мы стремимся к познанию и красоте?»
«Давно ли гремели на Земле последние взрывы? Не прошло ещё и двух столетий с момента нашего окончательного объединения. Кроме того, мы всё так же далеки от понимания красоты и мудрости, как и раньше. Мы как цивилизация по-прежнему ищем лишь удовлетворения своих потребностей. А ведь важнее любых потребностей — мудрость!»
«Вы рассказали ей о нас?»
«Конечно. Я рассказал, что мы — экипаж планетолёта, потерпевшего бедствие в транснептуновой зоне. Рассказал, что у нас осталось еды на семь месяцев, а вот воды — очень мало, что мы рассчитываем пополнить запасы воды и кислорода среди астероидов внешнего пояса, чтобы вернуться или хотя бы послать сигнал бедствия.»
«И что она ответила?»
«Что мы обречены. Будущее сулит нам гибель. Иначе она не нарушила бы запрет, не вступила бы в контакт со мной.»
«Она даже не предложила нам помощь?»
«Что толку? Даже если бы она и могла, она вряд ли посмела бы это сделать. Будущее в их понимании так же детерминировано, как и прошлое. Вмешиваться в чужие судьбы значит бездумно ломать хрупкую ткань бытия. Эена сострадает нам, но помочь не может. А возможно, и не хочет. Её народ считает, что мы слишком бессмысленно живём, и лишь ощущение приближения скорой смерти делает нас по-настоящему прекрасными существами.»
«А как живёт её народ? Она рассказывала про это?»
«Я мало что понял. Они играют на каких-то инструментах со световыми струнами. Это и работа, и искусство для её народа. От этой игры света изменяются цвета и тени во всей той зоне космоса, котоую они освоили. Должно быть, это гигантская фабрика неких первичных материй. Гармонией в мире Эены руководят женщины — как и у нас, они мудрее от природы. Мужчины же заняты познанием и преобразованием мира. Они считаются воинами, но воюют не друг с другом: это скорее битва против бессмысленных стихий, своего рода Титаномахия. Иногда они путешествуют в будущее или в прошлое — но только для того, чтобы спасти Вселенную от нашествия агрессивных рас.»
«То есть, в глобальных масштабах они всё-таки вмешиваются в ход истории?»
«Видимо, да. Нам не понять даже тени той этики, которой они руководствуются. Одно я понял точно: они никогда не действуют из соображений собственной выгоды. Мудрость для них — в служении. Поэтому Эена и заговорила со мной: я достаточно хорошо освоил духовный опыт моих предков, чтобы принять такую точку зрения как единственно возможную.»
«Чего же она хочет?»
«Она ничего не хотела: я же говорю, что выгоды и желания чужды этой расе. Кроме того. Она не присутствовала в гроте лично: это и в самом деле было видение, нечто вроде эфирного контакта. Но она не могла не сказать погибающим людям слов мудрости и утешения, хотя этика её народа и требовала от неё молчания…»
«И она поцеловала вас в лоб?»
«Да. Это был поцелуй матери. Похоже на благословение. После этого смерть сановится совсем не страшной…»
«И вы стремитесь сохранить в чистоте именно воспоминание об этом поцелуе?»
«Зачем вам это знать?!»
«Я спрашиваю не из праздного любопытства, мне это нужно, чтобы определить наиболее щадащую методику медицинского вмешательства. Не стану же я, в самом деле, отнимать у вас воспоминание о прекраснейшем моменте вашей жизни!»
«Нет, поцелуй — это лишь кульминация… Понимаете, Мела, я всегда считал, что в жизни важен только космос. Космос, и ничто более! Но теперь, после встречи с Эеной, я окончательно осознал, что именно казалось мне всегда в космосе самым главным. Сам по себе космос — это пустяк. Осознание того, что человечество не одиноко — это пустяк. Важнее, что никакие наши усилия не останутся неизмеренными, не останутся без оценки! Цивилизация-эталон, светоч мудрости и высшей, свободной от прихотей телесной жизни доброты — вот то, что стоило искать среди звёзд. То, к чему стоило стремиться. Тогда наша смерть — это и есть высшее благо, мерило всех наших мечтаний и дел, которые мы совершили в нашей краткой жизни…»
Механик Ивар Констан возился у водяных регенераторов. Вода, вытопленная из недр астероида, несмотря на относительную химическую чистоту, нуждалась в двойной или тройной очистке перед тем, как поступить в цикл жизнеобеспечения. Вилл Бейс подошёл к механику, положил руку на колонку регенератора, посмотрел в глаза Констана.
— А вы что скажете?
Тот на секунду опешил.
— О чём?
— О Лене Снегине. Точнее, о его видениях.
— Ему лучше? — вместо ответа спросил Констан.
— Он спит, — тоном возражения сказал командир планетолёта, — а вы не хотите отвечать.
Констан посмотрел на командира с вызовом.
— Не вижу смысла скрывать, — сказал он наконец. — Когда я выносил Лена из грота, мне показалось, что я слышу женский голос в динамике радиосвязи. Но я сам отключил радиосвязь корабля ещё до посадки! Этот астероид до неузнаваемости искажает любые радиосигналы!
— Явление сверхпроводимости, — согласился Бейс. — Он слишком холодный, поэтому металлы в нём хорошо проводят ток.
— Похож по свойствам на старинный детекторный приёмник, — добавил Констан. — Помните такие штуки: кристалл полупроводника, по которому надо водить проволочкой, пока не поймаешь самый чистый приём. Здесь, похоже, в точности то же самое.
Вилл Бейс продолжал внимательно глядеть на корабельного механика.
— И всё-таки, вы чего-то не договариваете, — сказал он.
— Скажите, — спроcил Констан, — Лен Снегин слышал звуки скрипки?
— Да, — кивнул командир.
— Я тоже их слышал. С самого начала, ещё когда приблизился к краю грота. Вас это не удивляет?
Вилл Бейс пожал плечами.
— Меня по-прежнему удивляет это, но гораздо меньше, чем в первый раз. Слушайте внимательно, Констан: я сейчас выйду наружу. Следите за моим биомонитором: как только он покажет нестабильные параметры жизнедеятельности — вы с Мелой наденете скафандры высшей биозащиты и принесёте меня назад, на корабль. Но не раньше! Если, конечно, я не вернусь на своих двоих. И скажите Меле, когда она будет меня лечить, что антипсихотиков и снотворных ни в коем случае не надо. Это категорический приказ. Кстати, и Лену Снегину препараты от психоза вовсе незачем, хоть он и мой штурман…
— Что вы собираетесь делать?! — воскликнул Ивар Констан.
— Искать спасения у девушек со звёзд, — ответил командир планетолёта.
(Продолжение следует)
◾ Tags:
