Зеркало Правды. Продолжение.

[with_astronotus]

245.14.7. Прояснение ситуации

      После обеда Гиркан доложил Кафуфу о результатах своей проверки:
      – Изучение инцидентов с шаровыми молниями не дало прямых сведений, эффенди. Но я нашёл кое-что, что может оказаться интересным… – он выложил перед Кафуфом на стол фиолетовую коробку с записями.
      Прочитав «кое-что интересное», Кафуф похолодел. Шесть лет назад тринадцать воспитанников из различных школ-интернатов Синиз получали на открытом воздухе во время туристических походов или рабочей практики ожоги разной степени тяжести, связанных с шаровыми молниями. Одна из школьниц погибла. Всех остальных пострадавших, подростков от четырнадцати до шестнадцати лет, лечили в одном и том же медицинском учреждении – в госпитале экспериментальной медицины катастроф и космической медицины. Именно вокруг этого учреждения, судя по найденным скудным свидетельствам, чаще всего ошивался Кирсти Райн. Но не это потрясло Кафуфа по-настоящему: интереснее было то, что все пострадавшие дети направлены были вместе со своими группами на практику, оказавшуюся для них роковой, по личному распоряжению профессора Сигдара Тарика – директора Института Исторических Технологий! Причём происходило это назначение, как правило, через два-три дня после того, как директор ИИТ самолично приезжал в тот или иной интернат, чтобы рассказать детям о страшной жизни на других планетах и о героической работе сотрудников института, исправлявших и улучшавших мораль остальных обитателей шарового скопления АБС-404.
      – Боги просветлённые, это ведь уже вообще чёрт-те знает что такое! – бормотал Кафуф. – Прошляпили, проглядели вчистую! Сектор аномальных явлений – гнать в шею сию же минуту! – (Он и в самом деле хотел тотчас выгнать в шею сектор аномальных явлений, но в целях конспирации отложил расправу на потом.) – И как, джок деждер, это прошляпили наши аналитики?!
      – Распоряжения профессора Тарика – это информация высшей степени конфиденциальности, эффенди. Она открыта полностью только для членов Высшего Собрания Синиз. Причём члены Высшего Собрания должны были сперва понять, что такая информация существует в природе, чтобы суметь востребовать её.
      – А как ты тогда сумел её получить?!
      – Очень просто – украл и подделал допуск. В наших обстоятельствах, эффенди, я считаю чрезвычайные меры оправданными.
      – Вы с этим землянином доведёте меня своими методами до инфаркта, Гиркан!
      – Вы рискуете инфарктом, эффенди, а я – пулей из-за угла, если не чем похуже! И тем не менее, сейчас это наш единственный способ дознаться до правды. Иначе мы снова увидим всё, как в кривом зеркале.
      – Изыди со своей философией! Что теперь прикажешь делать – брать Сигдара Тарика?
      – Я думаю, нам нужно взять под негласный надзор всю деятельность ИИТ. Как минимум, в отношении космоса и аномальных явлений.
      – Знаешь, Гиркан, это уже слишком…
      – А это – не слишком, эффенди?! – Гиркан указал шефу на папку с материалами, разоблачавшими причастность Сигдара Тарика к инцидентам с шаровыми молниями.
      – Впрочем, ты прав, – кивнул директор БКС после минутного раздумья, – Институт Исторических Технологий становится опасен. Если только это не ложный след, оставленный специально на случай нашей активности. ИИТ – организация серьёзная, сцепившись с ней, можно увязнуть в борьбе, а в это время настоящие поганцы успеют не только развести бардак, но и как следует прибрать за собой…
      – Эффенди, я не предлагаю бороться сейчас с профессором Тариком или его конторой. Давайте просто попробуем тихо потянуть этот след и посмотреть, куда он нас приведёт.
      – Твоя правда, Гиркан. Но смотри: судя по всему, мы довольно глубоко суём в пасть гиене голову, если не что похуже… Будь осторожнее и оставь в стороне эти свои шпионские трюки!
      – Без них сейчас никак, – виновато улыбнулся Гиркан, трогая перевязанную голову.

      Сигдар Тарик в это время беседовал с доктором Кшеш-Маалу. Доктор выглядел по-прежнему рассвирепевшим.
      – Меня подвела моя логика, – жаловался он, – я не умею думать в тех терминах, в которых думают они. Моя стихия – эффект! Но на тупоголовых сыщиков эффект не действует. Землянина-то я провёл, он слишком бесхитростен, но я боюсь, что нас теперь выследил Кафуф! Кафуф и его банда думают фактами: кто с кем встретился, кто кому что сказал, кто кого видел, где и в каком состоянии… Так вот, оперативник Кафуфа видел меня в таком состоянии, что не испытать подозрений было бы невозможно. Я ведь хотел ликвидировать землянина!
      – Вам надо было ликвидировать этого оперативника, – ворчливо сказал Тарик.
      – Мой секретарь тоже так думает, – Кшеш-Маалу набил трубку ароматными травами, закурил, – он тоже так думает, но я – я думаю совершено иначе! Посудите сами: выгодно ли ему признавать, что его оперативный работник был избит и потерял память? Кто это, скажите на милость, его избил?! Доктор Кшеш-Маалу? Вы с ума сошли: разве Кшеш-Маалу может кого-нибудь избить?! Это нонсенс! И потом, в любом случае, это совершенно другой масштаб: одно дело – получивший по морде оперативник из БКС, другое дело – сотрудник БКС, павший при исполнении служебного долга… Разная степень резонанса в обществе. Даже в нашем паршивом обществе, джок деджер! Вы со мной согласны?
      – Да. Да, учитель.
      – А как ваши успехи в ИИТ?
      – Мы почти закончили ликвидацию данных по Великому Преображению. Но на Вилиминтали и на Атмаре нам противодействует мощная агентура Комитета Сопротивления, возможно – инспирированная землянами.
      – Возможно? – Кшеш-Маалу саркастически усмехнулся.
      – Возможно. Землянин Тимур Шер исчез из поля зрения сотрудников ИИТ. Наверняка болтается где-нибудь на периферии шара, срочно налаживая связи с Комитетом.
      – Что и откуда Комитет может знать о Великом Преображении?!
      – Мы установили, что имела место небольшая утечка. Правда, она касалась не Великого Преображения, а нашей деятельности по устранению возможности других цивилизаций пользоваться системами аналогичного рода. Дело в том, что агентам Комитета Сопротивления на Атмаре посчастливилось выйти на организацию, созданную одним из наших людей; эта организация состояла из отборнейших головорезов местного разлива. Наши агенты, предпочитая не рисковать, планировали поручить им самую непрестижную часть работы по ликвидации значимых исторических и технологических феноменов. Но это сброд, а не профессионалы, и шпики из Комитета выследили их.
      – Кому из ваших умников пришла в голову эта отвратительная трусливая идея, Тарик?
      – Она не так отвратительна, как вам кажется. Поручать людям Синиз чёрную работу на других планетах опасно для их психики, могут проболтаться или ещё чего похуже. Не забывайте: мы выросли в стерильных условиях совершенного общества, необходимость делать подлости для нас хуже гангрены. Мы даже начинаем задавать преступный вопрос – зачем тогда всё это? Не ответишь же каждому встречному-поперечному: это ради того, чтобы наша интеллектуальная элита смогла оторваться от своих корней и воспарить вверх! Тем более, ценой жизни всей остальной цивилизации. Так что во избежание каверзных вопросов нам волей-неволей приходится вербовать местные кадры.
      – Значит, ручки замарать испугались?! – доктор стукнул кулаком по столу.
      – Вашей волей, учитель. Наша цивилизация в достаточной степени боится грязи. Разве истребление исторической науки не было необходимо как раз для того, чтобы лишить обитателей Синиз соприкосновения с этой клоакой? Я знаю в своём штате немало сотрудников, которые не справились с этим ощущением грязи – либо покончили с собой, либо стали сами отпетыми подлецами, которых приходилось тщательно рекондиционировать.
      – Или истреблять.
      – Мы ценим свои кадры, доктор.
      – Бессмысленно: они всё равно обречены на уничтожение! Такова логика исторического прогресса.
      – Хотите – объясните это им сами. А моя задача – поддерживать в сотрудниках ИИТ позитивный настрой и моральный дух.
      – Лучше займитесь ликвидацией артефактов. Если даже на других планетах Зеркала не вырастут из зародышей – это будет лишь потеря времени. Главное Зеркало, уже готовое – здесь, на Синиз! Потом, когда мы сумеем расправиться с Землёй и убедить их галактическое кольцо разумов, что это внутреннее дело нашего вида – мы продолжим широкомасштабный эксперимент. Но здесь, на Синиз, Зеркало должно сработать! Иначе всё было тщетно…
      – Я понимаю величие нашей миссии, доктор Кшеш-Маалу. Создать своими руками сверхцивилизацию – вовсе не шутка.
      – Тогда идите и займитесь делом… Вы должны заставить Комитет Сопротивления укусить пустое место, даже если он наводнит своими агентами весь ваш проклятый Атмар!

      Кафуф аккуратно распорядился взять на спецконтроль молодых людей, проходивших по списку инцидентов с шаровыми молниями. Результаты озадачили Кафуфа. Ровно через час после этой акции он был срочно вызван к председателю Высшего Собрания.
      – Зачем вы подкапываетесь под Институт Исторических Технологий? – сурово спросил у Кафуфа Регель Иншаат.
      Директор БКС нашёл способ выкрутиться:
      – Я получил сообщения о мощной утечке информации на другие планеты шара через группу сотрудников Комитета Сопротивления, внедрившихся в ИИТ.
      Поскольку ситуация делала это утверждение весьма правдоподобным, председатель смягчился.
      – Вы должны немедленно убрать землянина. Завербовать его невозможно: на слова он не реагирует, компрометировать его бесполезно – такой агент, даже если склонить его к сотрудничеству, становится неуправляемым. И бросьте играть с огнём, Кафуф! Вы не посвящены в наши дела, вы даже не представляете, какой важности социальный проект мы пытаемся реализовать!
      – Я бы лучше понимал свои задачи, если бы знал, с чем имею дело и что именно должен охранять!
      – Уберите землянина, и мы вам скажем.
      – Я уберу землянина, народ Синиз возмутится и уберёт меня, а вы будете продолжать свою работу, природа которой мне неизвестна? Это невыгодное для меня предложение.
      – Вы не должны рассуждать о своей выгоде в такой ситуации! Речь идёт о новых горизонтах разума.
      – Устанавливайте их сами. Или, может быть, мне проверить на практике, на должном ли уровне сейчас находится боеспособность оперативного состава БКС?!
      – Вы не посмеете! Эта планета – не место для удовлетворения ваших личных амбиций.
      – Какие уж тут амбиции! Я просто спасаю свою толстую шкуру. Я не желаю жертвовать ею ради чего попало.
      – Вы не доверяете учению Кшеш-Маалу? Не доверяете стратегии Высшего Собрания Синиз?
      – После того, что и как вы мне сейчас сказали, я и косточек от съеденной барабульки не пожертвую во имя этой стратегии. Вы мне не указ. Я подотчётен не вам и не доктору, а пленуму Высшего Собрания, и я найду способ напомнить вам об этом.
      – Это же мятеж! Мятеж против нашего строя…
      – Вы считаете, что я буду ценить строй, который обрекает меня на смерть ради неведомо чего?
      – Это ли не высшая доблесть?
      – Я не доблестен, эффенди Иншаат, я только хитёр. Я хотел получить власть, и я её имею. А вы дурак, хоть и председатель, и это, к сожалению, говорит не в вашу пользу: доктору Кшеш-Маалу, видать, умные люди у кормила власти не нужны. Вы даже маневрировать не в состоянии – привыкли, что всё будет так, как вы скажете, да ещё имеете наглость называть это с трибуны «общественной дисциплиной». Вы укрылись за моралью нашей цивилизации, как за щитом. Но на политическом поле вам меня не переиграть. Так что выбирайте: либо вы открываете мне ваши планы на будущее и вводите меня в равную долю – либо я попробую обезопасить себя собственными силами от реализации этих планов.
      – Уничтожьте землянина, и я введу вас в долю.
      – Я уже говорил, что это невозможно.
      – Тогда хотя бы изолируйте его. И передайте в ИИТ, у них есть несколько камер специально для не слишком респектабельных инопланетных гостей. И куча вопросов к этому Торвену, главным образом о трагической судьбе доктора Собо.
      – Это можно устроить…
Вечером седьмого числа Гиркан официально арестовал Имира Торвена за нарушение режима космической безопасности и негласно передал его в специзолятор ИИТ. Под взглядом историка Кафуф только развёл руками.
      – Вы сами не хуже меня понимаете, какова мера вашей опасности для общества Синиз… Наше общество зиждется исключительно на высокой морали.
      Ещё час спустя Кафуф получил в общих чертах информацию о Великом Преображении. Информация эта имела высочайшую степень конфиденциальности; лишь несколько человек имели к ней доступ; на всей Синиз никто из людей не знал при этом, что сама эта информация зиждется на блефе, созданном и придуманном доктором Иаланом Кшеш-Маалу специально для доверенных членов Высшего Собрания планеты.

245.14.8. «Только он знает, как этим можно воспользоваться!»

      Сведения, добытые Кафуфом, стоили многого. Однако директор БКС осознавал вполне отчётливо, что воспользоваться этими сведениями ему не удастся: наверняка Регель Иншаат и доктор установили над ним ревнивый и строгий надзор, чтобы в случае первого же провала избавиться от него. Складывалась парадоксальная ситуация: Кафуф мог доверять только одному человеку – Гиркану, да и то не слишком. Было похоже, что за те полдня, который Гиркан провёл в пункте медицинской помощи после инцидента со стулом, на его психику воздействовали какими-то техническими методами. Лучший оперативник Кафуфа, во всяком случае, стал куда понятливее и сообразительнее, зато напрочь не мог вспомнить, что же происходило с ним в эти шесть-семь часов.
      Сам Гиркан не знал, что именно известно его начальнику, зато понимал в полном объёме ту затруднительную ситуацию, в которую попал директор БКС. Поэтому он решил подстраховать начальника. Отвязавшись от пущенного за ним «хвоста», он назначил конспиративную встречу одному из хорошо известных ему по досье агентов Комитета Сопротивления.
      Встреча состоялась вдалеке от столицы, в сельском коттедже. Гиркан изложил всё, что ему было известно о судьбе Имира Торвена, и добавил, что Кафуф по наводке Торвена вёл операцию против ИИТ, в которой землянином пришлось пожертвовать.
      – И чего вы достигли этой жертвой? – спросил агент Комитета. Подводник по основной профессии, он отличался нехарактерной для Синиз прямотой и резкостью в диалоге.
      – Я не знаю этого. Но, видимо, для моего руководителя это был единственный способ проникнуть в какие-то высшие тайны планеты. Думаю, он увяз в них. Его надо вытащить.
      – Вытащить надо земного историка, – не согласился агент.
      – Я не возражаю. Я даже готов заняться этим. Но только после того, как информация, добытая Кафуфом, будет передана тем, кто принимает решения.
      – Информация или дезинформация?! – Агент прищурился.
      – Этого я не знаю. Но хорошая дезинформация сама по себе всегда основывается на правде. Чтобы сообщить новую дезинформацию для вас, нужно назвать новые факты, которых вы раньше не знали, причём эти факты должны быть проверяемой истиной. У вас же есть хорошие аналитики? Неужели они не смогут построить истинную модель на основании этих новых фактов?!
      – Боюсь, что тут нам не обойтись без Имира Торвена. Только он знает, как этим можно воспользоваться! Нашей покалеченной исторической науке добытые вами знания переварить наверняка не под силу…
      – Я непременно вытащу землянина. Если он сможет помочь вашим аналитикам, мы попробуем накрыть всю шайку!
      – Вы правы, попробовать стоит. Что требуется лично вам?
      – Мне нужно, чтобы вы организовали в требуемый момент утечку информации о нашей встрече. Пусть всякий, кто смотрит на нас со стороны, считает, что люди из Комитета Сопротивления перевербовали и использовали глупого Гиркана; я не хочу, чтобы это выглядело операцией, которую от начала до конца спланировал и затеял Кафуф!

      Профессор Сигдар Тарик пожелал лично говорить с Имиром Торвеном. Тот сидел в камере изолятора, сосредоточенно собирая фигурки-оригами из листов синеватой писчей бумаги.
      – Откуда у вас эта бумага? – спросил Тарик, садясь на край дивана.
      – Я попросил её у ваших тюремщиков, чтобы составить чистосердечное признание.
      – И где оно, ваше признание?!
      – Вот, перед вами: я чистосердечно признаюсь, что умею складывать оригами… Что вам от меня угодно, профессор Сигдар Тарик?
      Директор Института Исторических Технологий помолчал. Пожевал губами, словно придавал удобную форму тем мыслям, которые он собирался выпустить наружу, в воздух.
      – Мы с вами – коллеги, – сказал он наконец. – Мы, сотрудники ИИТ, исправляем историю чужих миров, вы исправляете нашу историю. Вы, как и мы, пользуетесь тайными методами: убийства и шпионаж – ваше оружие в той же степени, что и наше. Но между нами есть существенная разница: в ваших действиях присутствуют задачи, но в них нет цели. Ваши действия не рассматриваются с точки зрения телеологии.
      – Мы на Земле предпочитаем телеологии телеономию, – ответил Торвен, сгибая очередной лист бумаги. – Телеология сама по себе всегда основывается на понятии об идеальном, о существовании конечной целесообразности. А мы, земляне – по самой природе своей скучные практики, и мыслить мы привыкли удивительно конкретными категориями.
      Тарик достал из-под полы халата румяное яблоко, протянул Имиру Торвену. Тот покачал головой:
      – Чем вы накачали это яблоко? Стафилококковый токсин или «сыворотка правды»?
      – Боги просветлённые, Имир-бау, за кого вы нас принимаете?! Вы – на Синиз, здесь такие вещи не в ходу. Нашего человека нет необходимости пытать; достаточно доказать ему, что он поступает аморально, и он признается во всех преступных намерениях, точа слезу благородного раскаяния…
      – Ну, у меня-то совести нет, если судить по вашим меркам. Мы, земляне, вообще специфически относимся к понятию «совесть»; стоит затаскать его – и оно начинает отдавать лежалым душком религии.
      – Как же вы судите о мере ответственности индивидуума?
      – У нас есть две регулирующих функции: право и честь. Первая из них отвечает за соблюдение общественных стандартов, вторая – задаёт категории личного соответствия ожидаемому. В предыдущие эпохи развития одна из этих систем неизбежно доминировала над другой: военная демократия и феодализм обращались к чести носителей социальной идеи своего строя; право при этом оставалось в загоне, подчиняясь насилию. Рабовладение и капитализм, напротив, довели до совершенства развитие права, но честь в эти эпохи становилась понятием, отжившим своё. Мы же сумели сбалансировать эти две категории.
      – А жить по совести вы, земляне, не пробовали?
      – Не пробовали и не хотим – во всяком случае, в масштабах целой цивилизации. Совесть, при всех её положительных свойствах, всегда содержит в конечном итоге соотнесение поступков не с объективной мерой их пользы или вреда, а с неким моральным катехизисом, внешним и, как правило, искусственным по отношению к конкретным условиям. Иначе говоря, совесть требует существования морального абсолюта, то есть метафизического подхода к проблемам личности, в то время как честь и право обращаются в своей мотивации к диалектике повседневного и проверяемого опытом бытия.
      – Так ваша мораль нестабильна? У вас вообще нет чётких моральных норм?
      – Почему же? Они есть, и в общем случае соблюдаются практически рефлекторно. Просто мы не возводим эти нормы в абсолют, данный нам свыше. Человеческая жизнь, к примеру, ценна, и никто из землян в здравом уме не отнимет её без необходимости. Но все мы знаем с детства, что есть ситуации, когда может потребоваться убийство: это либо прекращение бессмысленного и неотвратимого страдания индивидуума, либо социальная защита от экстремальной ситуации, невмешательство в которую приведёт к боли и гибели для множества других людей. В этом случае не вмешаться и не пойти против повседневной моральной нормы означает прямое соучастие в преступлении. Поэтому честь требует от нас того, что противоречит морали, а право в этом случае оказывается на нашей стороне.
      – За что вы тогда осуждаете ИИТ? Наши методы, не скрою, зачастую ужасны, но наши действия на других планетах подчиняются тому же закону необходимости, который вы изложили сейчас. Мы действуем ради счастья других народов!
      – Не совсем так. Любой поступок землянина, даже откровенно аморальный, направлен прежде всего на уменьшение суммы страданий. Вы же сами признались только что, что работаете ради чьего бы то ни было счастья. В этом, пожалуй, основная разница: ведь вопрос о сущности и природе счастья философами так и не решён, а вот понятие страдания, увы, знакомо каждому из нас абсолютно эмпирически.
      Профессор Тарик спрятал яблоко обратно в халат.
      – Я мог бы поймать вас, коллега, на вашей мысли. Эдак легко можно договориться до того, что высшей целью человека является прекращение любого страдания любого живого существа. А так как этого можно достичь только одним способом – смертью, ваша позиция становится более чем шаткой. Ведь любую жизнь можно рассматривать в конечном итоге как цепочку неотвратимых страданий.
      – Жизнь – не страдание, а преодоление его, – возразил Имир Торвен. – Я же говорю вам: ваша метафизика заставляет вас делать ошибочные выводы даже из самых простых посылок и фактов.
      Он сложил наконец-то из листа бумаги очень убедительного ёжика, поставил на край маленького стола, привинченного к полу камеры. На столе уже собрался целый зоопарк, но землянин решительно взял следующий лист бумаги и принялся сгибать его.
      – Ну хорошо, – вздохнул директор ИИТ. – Я понимаю, что вас невозможно расколоть, методично обрабатывая душеспасительными беседами. Поставлю вопрос прямо: где ваш генерал и чем он сейчас занимается?
      Торвен отложил бумагу:
      – С этого и надо было начинать, профессор.
      – Мне виднее, с чего начинать! – Сигдар Тарик зашагал по камере из угла в угол. – Мне виднее! Вы должны понимать: своей операцией с генералом вы подставили под удар мою агентуру на Атмаре! Люди Кафуфа доложили мне, что генерал пользовался «оборотнем» в коридоре, выделенном лично вам, и теперь я хочу знать, что именно вы ему сообщили и что поручили сделать!
      – Вы же понимаете, профессор Тарик, что я не открою вам этих сведений!
      – В вашем-то положении? – ухмыльнулся Тарик.
      – Тем более – в моём нынешнем положении.
      При этих словах историк снова взял бумагу и принялся складывать новую фигурку (кажется, ещё одного ёжика), стараясь сохранить полное внешнее спокойствие. Но в груди у него оборвалось. Это был провал! Проклятый Кафуф оказался либо провокатором, либо трусом. Или же его подручный Гиркан, получивший где-то по черепу стулом, всё-таки успел по ходу перевербоваться. Положение выглядело катастрофическим. Но теперь не было никакого другого выхода: оставалось только тянуть до последнего. Ведь генерала-то они пока не нашли! Это очень, очень хорошо, что они пока не нашли генерала…
      – Вы правы, – сказал Тарик, – в своём подходе к утилитарным проблемам морали. Я давно уже занимаюсь прикладной историей, и я давно уже понял, что историю можно создавать своими руками, только как следует вымазавшись в строительном растворе историчсеких конструкций – растворе, состоящем из смеси лжи, крови и дерьма. Меня тоже не испугаешь моральными ограничениями! Вы правы: в яблоке был токсин, а в кармане у меня противоядие. Но я поступлю несколько проще: я обработаю ваш мозг сильными нейтринными колебаниями, придав ему гиперчувствительность к любым внешним раздражениям. А чтобы вам было не слишком скучно во время этой длительной и неприятной процедуры, я достаточно нагружу все ваши органы чувств самыми разнообразными впечатлениями. Думаю, потом ни у кого не будет ко мне претензий, даже если вы случайно сойдёте с ума – ведь земляне известны своей темпераментностью и нестабильностью психики, а нейтринное излучение не оставляет следов.
      – Одумайтесь, Тарик! – спокойно сказал Имир Торвен. – Если произнесённое вами сейчас ещё оставляет вам шансы обойтись только принудительным психиатрическим лечением, то исполнение ваших намерений непременно означает трибунал и петлю: не сейчас, так через десять лет!
      – Через десять лет не будет никого, кто мог призвать бы меня к ответу, – усмехнулся Тарик, тронув конпку охранной системы. – Ни Синиз, ни людей на ней, ни меня самого – во всяком случае, в моём нынешнем физическом теле. Да и землян, возможно, уже не будет! А сейчас я достаточно силён, чтобы отразить любые обвинения. Так что – приятных сенсорных переживаний, эффенди Торвен! И, кстати, не вздумайте остановить себе сердце или выкинуть ещё какую-нибудь земную штучку! Если даже ваше тело лишится жизни, сбежав от неотвратимого страдания, то у меня достаточно возможностей, чтобы вернуть к жизни гланвое – ваш мозг! Вообразите себе это зрелище: голова земного историка, живущая отдельно от тела, разговаривающая, мыслящая, обменивающаяся впечатлениями о своём идеальном полузагробном существовании… В кунсткамере нашего Института есть артефакты и поинтереснее. Вам представится замечательный шанс их изучить: вас ведь интересуют артефакты?
      Сигдар Тарик открыл дверь камеры и вышел, продолжая смеяться мелким неприятным смешком.