Зеркало Правды. Продолжение.

[with_astronotus]

О чём не сообщает информатор (№3: доктор Иалан Кшеш-Маалу)

ИНФ + ЛК 00000001 :: ИАЛАН КШЕШ-МААЛУ :: ВЕЛИКИЙ УЧИТЕЛЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ СИНИЗ :: ДОКТОР КАФЕДРЫ КОНТИНУАЛЬНОЙ ПЕДАГОГИКИ УНИВЕРСИТЕТА ИРМИКОН :: НЕ ЖЕНАТ :: ПОЧЁТНЫЙ СОВЕТНИК ВЫСШЕГО СОБРАНИЯ СИНИЗ С 17 СОЗЫВА ПО С.Г. :: ЛК ДИСП.КОНЕЦ + ИНФ.КОНЕЦ

      Сквозь голубую мглу повседневности, контрастными вихрями расползающуюся по косной темноте, сверкали по временам короткие взрывы звёздной плазмы: то были абстракты нерождённых последовательностей, бессодержательно проваливающихся в пустыню меж скоплениями нелинейных протогрупп. Кшеш-Маалу любовался этой игрой мириад гибнущих вселенных, подбрасывая время от времени хор протогрупп лёгким усилием мысли так, что подмножества нереализованных фактов рассеивались густыми искрами. Эта игра могла продолжаться до бесконечности – точнее, до тех пор, пока удачно скомбинированные протогруппы не породили бы зерно информационного уплотнения, тот начальный взрыв, который создаёт в итоге зародыш новой Вселенной. В космическом матче это означало бы выигрыш, рождение нового цикла творения, и пусть это творение могло существовать только в сознании Кшеш-Маалу – с внутренней точки зрения его обитателей, неизбежно зарождавшихся и погибавших в результате эволюционных процессов, только этот мир и был единственно возможным – кратким и ослепительным, вечным и нерушимым, благим и катастрофическим, бесконечным и холодным, – словом, таким же, какой должна была быть Вселенная по версии самого доктора Кшеш-Маалу.
      В тусклое синее сияние вкралась розовая струйка тревоги: концепты рассыпались, колоннады фактов-светлячков снесло в сторону, точно ураганом. Кшеш-Маалу покинул внутреннее пространство и с отвращением вернулся в мир-базу, в осточертевшую ему за столетия физическую оболочку. Он бы не слишком возражал против этого состояния, но он устал в нём от людей и от связанных с ними необходимостей. Здесь время текло слишком медленно, а всякий факт был конкретен и неколебим, как кирпич. Это расстраивало доктора. Там, во внутренних пространствах, он слишком привык к зыбким колоннадам из светлячков…
      На часах было три по местному времени: пора заняться делом. Где-то там, над столицей, занимается щедрое утро. Ещё одно утро, приближающее Кшеш-Маалу к конечной цели. Нужно уметь торопить события. Двенадцать криссалид, рассеянных по миру Синиз, не станут ждать; рост и высвобождение криссалиды в человеческом существе не задержишь и не отложишь, это внутренние часы, такой же, по сути, естественный процесс, как и рост биологического существа. С той только разницей, что для создания криссалиды, для её последующего полноценного вскармливания и превращения понадобились пророческие озарения десятков одиночек – и шесть тысяч лет технического развития примитивной человеческой цивилизации…
      Кшеш-Маалу вспомнил, как давным-давно, ещё на Земле, бурно кипящие споры о транзиентном гуманизме, как о способе преодоления естественных ограничений мысли, приводили подчас к рождению удивительных движений – от «поствертикалистов» с их не нашедшим понимания тезисом «полного познания через полное уничтожение» до «педистов», стремившихся возвратить социум к состоянию маленьких детей, порученных от рождения и до смерти заботливым няням – только это, дескать, способно развить творческую фантазию сверх всякого предела. Прародители Кшеш-Маалу, которого тогда, конечно, звали совсем по-другому, были куда выше подобных глупостей; эксперимент, который они подготовили и начали проводить, значительно превосходил по масштабу воображения любой из предыдущих опытов. Скромность и постепенность в таких делах выглядели слишком неуместно. Чтобы создать новое общество, нужно было создать нового человека. Это было ясно многим ещё задолго до Кшеш-Маалу. Но создать общество, способное, в свою очередь, породить и вырастить сверхчеловека, – это становилось теперь не только целью поистине грандиозного масштаба, но и задачей, пригодной для практической реализации!
      И вот результаты тысячелетней работы: целое скопление миров, населённых людьми; множество различных культур, выращенных в практически стерильной, свободной от влияния биосферы и исторических условий среде; триумф логики и научной мысли, не стеснённой рамками объективных условий; а ведь уже не за горами высшая точка этого эксперимента – рождение и стремительный триумф новой, внебиологической и внеисторической сверхцивилизации. Судя по всему, таких сверхцивилизаций в Галактике ещё нет или, во всяком случае, очень мало. Иначе десятки тысяч миров, населённых разумными существами, неминуемо испытали бы на себе их организующее влияние; ведь что такое жизнь, как не предуготовление материи к разуму, и что такое разум, как не сырьё для рождения высшего творения духа – сверхсознания!
      Даже странно, что этот естественный тезис нашёл и продолжает находить столько противников! Иалан Кшеш-Маалу ощутил на секунду прилив неестественной для него, почти человеческой злобы. Проклятое дурачьё! Азарт, с которым Земля боролась против тезиса о сверхпрогрессе, не объяснить одной лишь осторожностью. Здесь играла роль зоология: ну как, скажите на милость, среднему биологическому носителю разума преодолеть тяготение к удовольствиям тела, к сексу, еде, сонной неге вечера и бодрому утреннему холоду?! Два с половиной миллиарда лет эволюции берут своё, берут верх подчас даже над самым просвещённым сознанием, давно уже понявшим бессмысленность инстинктивного колыхания живой протоплазмы. Что уж тут говорить о человеке обыденном, только-только проснувшимся от тысячелетней спячки мозга, подавленного борьбой и нуждой? Земляне слишком помнят и чтут свою палеонтологическую родословную, вплоть до ихтиостег и гетеростраков; но почему-то, говоря с гордостью о принадлежности к своему биологическому собществу, они забывают, что общими предками всех позвоночных всё-таки были черви.
      Проклятое, проклятое дурачьё! Не стоило Комитету Сопротивления впутывать землян в это дело, не стоило посылать крик о помощи вовне шарового скопления, в Галактику. Теперь всё начнётся сначала, как полторы тысячи лет назад: доказательства, дискуссии, апелляция к общественному мнению… Впрочем, на Синиз сложно апеллировать к общественному мнению. На Синиз стихия общественного движения усмирена самой организацией строя: любое гражданское недовольство разобьётся о тихий и эффективный вопрос – чего, в сущности, не хватает недовольным? Уж не хотят ли они, недовольные, вернуть общество в предыдущее состояние, к упадку и борьбе за власть? Слава богам просветлённым, у Синиз есть достаточно наглядных примеров, как выглядит такая жизнь на практике. Из полусотни соседних цивилизаций шара только Синиз достаточно далеко прошла по пути социальной эволюции, чтобы избавиться от естественных проблем. Прошла – в первую очередь благодаря ему, доктору Кшеш-Маалу, великому учителю цивилизации, благодаря пламени его мысли, гордой и вечно-одинокой, как Мельмот-скиталец. Ну ничего, скоро у доктора Иалана Кшеш-Маалу появится целая дюжина равных собеседников… Если только не подведёт Зеркало. Планет, пригодных для выращивания криссалид, ещё пять десятков. А вот Зеркало – Зеркало всего одно…
Кшеш-Маалу понимал, что земляне не смогут не догадаться рано или поздно о происхождении цивилизации Синиз. Поэтому весть об отлёте земной экспедиции из шарового скопления он воспринял с облегчением. Земляне экономны, – кому, как не ему, это знать! – следующая экспедиция прибудет, пожалуй, где-нибудь через полстолетия. А к тому времени её здесь встретят уже совсем не так. Сверхразуму земляне противостоять не в силах. Пока не в силах. А потом… хотя нет, потом у них уже просто не будет этого «потом»! Теперь нужно только выждать время. Нужно только дотянуть до начала Великого Преображения!
      Но земляне, верные своей привычке, оставили на пажитях Синиз ядовитое семя: нескольких членов экспедиции. Конечно, эти люди – совсем не то, что сотрудники ИИТ на других планетах. Они не опираются на мощь Земли, считая это бесчестным; вся их деятельность – личная инициатива и личный риск. Конечно, проще всего в таком случае было бы просто убрать их; ведь они не защищены ровным счётом никак. Но такое действие привело бы к катастрофе – даже сейчас на Синиз общественное мнение составляло серьёзную силу, и у населения гибель пришельцев наверняка вызвала бы ненужные вопросы. Выдворить их на Землю? Это было невозможно технически: в отличие от земных суперкораблей, «оборотни» использовали другой принцип внепространственного перелёта, неэффективный в бедных звёздной массой областях за пределами шарового скопления. Космолёты Синиз не могли бы нанести землянам ответный визит вежливости… Выгнать землян с Синиз, на другие планеты шара? Но ведь в таком исходе событий и заключается главный риск! Что если зародыши новых Зеркал или другие инструменты Великого Преображения попадут в руки земных исследователей? А там, в условиях примитивных культур, никакой ИИТ не успеет остановить это! Необходимо хотя бы полтора-два месяца, чтобы сотрудники Института Исторических Технологий сами смогли уничтожить всё лишнее, относящееся так или иначе к Великому Преображению. Но ведь и земляне не будут в это время дремать! И Комитет Сопротивления наверняка разнюхал что-то. Нет, единственным надёжным средством вывести сейчас землян из игры и в самом деле была их дискредитация в глазах общества. Это было гнусно, но необходимо. Тогда почему же погиб на Атмаре бедный, исполнительный Собо? И почему Имир Торвен просит теперь доктора Кшеш-Маалу о встрече, напрямую давая понять, что располагает данными о существовании здесь, на Синиз, артефактов космического масштаба?
      Неужели земляне поняли, с чем имеют дело? Без сомнения, это более чем вероятно. Но что они могут знать? Данные гигантских опытов, результатами которых стало появление Кшеш-Маалу, а впоследствии и Синиз с её соседями, давно рассеялись дымкой во вновь рождённой атмосфере Плутона. Архивы, статьи, научные изыскания, опыт следственных комиссий? Тоже весьма сомнительно. Всё-таки прошло почти две тысячи лет. У землян длинная память, но не настолько же, чтобы помнить о безызвестных опытах по трансмутации живой материи, авантюрно поставленных в первые столетия новой эры? Не тот, как говорится, масштаб. А результаты, которые дали эти опыты, на Земле никому неизвестны. Потому что у этих опытов, собственно говоря, был только один результат – он, тот, кого звали ныне Иаланом Кшеш-Маалу.
      И всё же землян следовало опасаться. Кшеш-Маалу на всякий случай подстроил так, что люди из БКС нашли тело Собо и получили доказательства того, что Имир Торвен был последним, кто видел покойного живым и в добром здравии. Если Кафуф захочет покопаться в этом – нет сомнения, что он найдёт массу интересного. А что будет, если Кафуф не захочет в этом копаться? Назначение Кафуфа на пост директора БКС произошло как-то само собой, в административном порядке, без обязательного в таких случаях утверждения кандидатуры со стороны великого учителя цивилизации. Неужели же Кафуфа приходится опасаться? Смешно даже думать об этом. Он – и Кафуф! Впрочем, как говорится в известной земной пословице, жаба хитра…
      Но обезопасить себя от землян так или иначе было необходимо. Кшеш-Маалу решил, что теперь самостоятельно займётся землянами, не перепоручая эту важную работу БКС. Начать хотя бы с Имира Торвена. На ловца и зверь бежит, а историки к тому же – самые опасные люди на свете. Недаром на Синиз гуманитарная наука предана остроумной анафеме!
      Он посидел в кресле, обдумывая план операции. Мыслить человеческим разумом было медленно и неудобно, но он преодолевал себя. Нечеловеческий уровень мышления создавал нечеловеческую логику, а ему предстояла сейчас логическая игра. Это его развлекало, служа отчасти компенсацией за неудобства. Доктор Иалан Кшеш-Маалу очень любил всякого рода игры.
      В конце концов он решился: встал из кресла, прошёлся по комнате, оглаживая длинную бороду. Губы его улыбались, но глаза горели, как угли, и в этот миг он напоминал не того доброго деда, которого привыкли видеть перед собой обитатели Синиз, а выпущенного из бутылки древнего джинна. Потом вдруг решил, что раз уж он не доверяет Кафуфу, то совершенно незачем давать БКС знать о предстоящей встрече. Привычным усилием воли Кшеш-Маалу подключил себя к автоматике бытового сервиса, приказал опустить на окна жалюзи из пальмовых прожилок. Затем, поколебавшись, вернул себе собственный облик – не тот, что был ныне для него естественным вместилищем разума, а самый древний, исходный, сопровождавший его в промежутке между первым рождением из чрева матери – и вторым, из кипящих недр Плутона, принявшего в себя колосаальный удар собственного спутника…
      С сожалением поглядев на воду в большом аквариуме, покрывшуюся корочкой льда, на рыб, мёртвых или умирающих от мгновенного переохлаждения, доктор Кшеш-Маалу вышел из комнаты. Да, прогресс жесток. При соприкосновении с разумом жизнь всегда гибла: достаточно вспомнить колоссальный мартиролог видов, уничтоженных на Земле прямыми или косвенными усилиями людей. Сверхразум – игрушка ещё более опасная, и ей предстоит свести в могилу немало жизней, в том числе и жизней разумных существ. Но такова цена необходимости. Сделав шаг над пропастью, неразумно останавливаться – тем более тогда, когда уже чувствуешь крылья за спиной!
      Выходя из своего дома, он погляделся мельком в зеркало. Моложавый человек средних лет, каштановые волосы, тёмные глаза – сама респектабельность. На Синиз таких миллионы. Попробуй, опознай среди них ещё одного – просто человека, зачем-то (должно быть, за советом) пришедшего в славный открытостью и гостеприимством дом доброго доктора Иалана Кшеш-Маалу! Кафуфу придётся попотеть, чтобы узнать доктора в посетителе. Кафуф не сможет даже осознать, как и почему такое возможно.
      Он шагнул в двери на веранде своего дома – и вышел из дверей холла в свою рабочую приёмную, преодолев одним шагом весь неблизкий путь.
      – Доктора Иалана Кшеш-Маалу нет на месте. – вежливо предупредил его собственный секретарь. – У него запланирована важная встреча на сегодня.
      – Ничего, – сказал Кшеш-Маалу, размещаясь на неудобном диванчике в углу приёмной. – Я его подожду.

245.14.6. Этого человека он мог бы узнать безошибочно

      У руководителей Комитета Сопротивления были все основания волноваться. Канал поздравительных стереопередач – основной метод для связи с Имиром Торвеном – был заблокирован на четыре дня в связи с техническими работами в студии. Это было сделано по просьбе директора ИИТ Тарика. В Комитете знали об этом, но не знали, чем была вызвана такая просьба; элементарные законы конспирации требовали опасаться провала.
      Между тем, Торвен и сам достаточно хорошо представлял, на что он идёт, собираясь встретиться с Иаланом Кшеш-Маалу. Ещё на борту «Диалектики» земляне не раз обсуждали происхождение феномена жизни и цивилизации в шаровом скоплении АБС-404. Земные корни этого явления были очевидны; однако вопрос о том, как такое оказалось возможным, принадлежал к числу самых сложных и волнующих загадок. В самом деле, техника и опыт Земли только в последние две-три сотни лет достигли такого состояния, что сделали возможными звёздные перелёты на галактических дистанциях. А уж об одновременной колонизации пятидесяти планет земная экономика не могла мечтать по сей день. Значит, речь шла о феномене экстраординарного порядка, способном перевернуть в одночасье существование целого скопления звёзд – и при этом как-то связанного с Землёй в её измеримом, историческом прошлом. Такие случаи бывали, но изучить их толком не представлялось возможным.
      Торвен вспомнил историю трёх гигантских эвакуационных планетолётов, стартовавших с Земли две с половиной тысячи лет назад, в самом конце истребительной мировой войны. Тогда царили голод, разруха и подкреплённая невежеством паника; учёные предсказывали, что биосфере Земли осталось существовать меньше года. Экипажи кораблей, движимые отчаянием, стартовали к Марсу, но затем отчего-то изменили курс, направившись к одной из ближайших звёзд. Связь с ними была потеряна, да мало кого и интересовала на тот момент судьба беглецов. И лишь спустя два тысячелетия потомки их обнаружились в невероятном отдалении от Земли, на планете маленькой красной звезды, до которой световой сигнал с материнской планеты добирался бы многие столетия. Но не так удивительна была участь потомков эмигрантов, сумевших найти планету земного типа, закрепиться на ней и выжить, как сам факт этого сверхдальнего путешествия. Вдобавок и сама планета, попавшаяся колонистам с Земли вроде бы сама собой, обладала удивительным свойством: она, противореча всем законам астрономии, неслась по орбите северным полушарием вперёд, так что ось планеты была отрезком касательной к её собственной орбите. Новые исследования подтвердили несомненность факта, в который ещё сто лет назад не поверил бы ни один серьёзный учёный: планета красного солнца, населённая потомками землян, была искусственно изменена и приспособлена к жизни задолго до появления на ней первого человеческого следа!
      Приходила информация подобного рода и из других обитаемых миров, объединённых в единое содружество галактического разума сложной сетью волновой связи. Некая сила вмешивалась – редко, но эффективно и уж, без сомнения, эффектно, – в развитие жизни и разума в Галактике. Отсюда оставался только один шаг до разного рода спекулятивных теорий. Но земляне не любили спекуляций. Они предпочитали реальные факты, пусть даже часть их срывала с таинственных глубин мироздания романтический покров. Доктор Кшеш-Маалу должен был достаточно знать о землянах, чтобы понимать это. И Торвен рассчитывал на то, что доктор Кшеш-Маалу не сможет подавить в себе учителя и духовного лидера, увидев перед собой жаждущего знаний земного учёного. Он может поиграть с Имиром Торвеном, он может дезинформировать его, но он не сможет удержаться и ничего не сказать. А если сможет – что ж, у Торвена будут все доказательства к тому, что Кшеш-Маалу не только напрямую причастен к тайнам происхождения Синиз, но и принимает все меры к ревнивому сокрытию этих тайн. А уж что делать с этими доказательствми – нужно будет думать позже, в соответствии с создавшейся обстановкой. Тем более что Комитет никак не прореагировал на его сообщение о начинающейся операции. Должно быть, там были согласны с его инициативой.
      С такими мыслями Имир Торвен вошёл утром следующего дня в приёмную доктора Кшеш-Маалу – и остолбенел на мгновение, почувствовав, как холодный пот стекает у него по затылку. В приёмной у доктора сидел человек, которого Имир Торвен совершенно не должен был знать – и тем не менее знал хорошо. Даже слишком хорошо! Этого человека он мог бы узнать безошибочно среди миллионов…

      Две тысячи лет назад, когда земное человечество только что оправилось от последствий чудовищной войны, экспериментальная физика осталась практически не у дел. Физики, привыкшие тратить в прошлом колоссальные средства на эксперименты со свойствами элементарных частиц или в области неклассической механики, физики оказались поставлены самой жизнью перед необходимостью жёсткой экономии. Приходилось заменять эксперимент наблюдением, расчётом; пласты неподтверждённых теорий множились и перемешивались, как торфянистые останки растений в болотах каменноугольного периода. Именно в это время начали бурно развиваться те ветви физической науки, которые долго оставались невостребованными в прошлые эпохи: биофизика, электростатика, физика магнитных процессов… Нет худа без добра: ограничение возможностей эксперимента привело не только к стагнации науки, но и к ювелирной отработке экспериментальных методик. В это время сделаны были многие открытия, впоследствии имевшие для человечества фундаментальное значение: корпускулярный луч, силовые защитные покрывала, гравитационные инверторы и десятки других, столь же значимых прорывов, сама возможность которых считалась до того в лучшем случае псевдонаучной фантастикой.
      Одним из таких направлений, вновь развивавшихся в физике, стали опыты со сверхнапряжённым полем. Физики пытались с помощью весьма несовершенных технических средств получить мощный электрический или магнитный заряд. Нечто подобное происходило в природе и технике при образовании шаровой молнии. Поведение таких зарядов было до крайности непредсказуемым; однако и эффекты, которые сулило человечеству их техническое использование, казались заманчивыми до крайности. Достаточно было сказать, что «бублик» из сверхнапряжённого поля диаметром в сорок пять сантиметров хранил в себе семь септиллионов бит информации – всего в пять раз меньше, чем могли предоставить на тот момент все памятные машины земных сетей. Это было заманчиво. Опыты шли, «шары» и «бублики» становились всё стабильнее, и физики, занимавшиеся этими вопросами, то и дело радовали человечество победными реляциями об очередной победе научного и технического прогресса.
      А потом как-то сразу всё закончилось. Выяснилось, что промышленные затраты на воспроизведение открытий в области сверхнапряжённого поля и в самом деле не так уж велики, но вот само поле при этом очень небезопасно. Шары плазмы взрывались, унося в могилу экспериментаторов и разрушая дорогое оборудование. Мощные магнитные поля искажали биоритмы исследователей, вносили помехи в работу сложных электронных систем на целых континентах. Исследования пробовали вынести в космос, но в космосе поведение рукотворных молний становилось ещё более грозным и непредсказуемым; сверхнапряжённые поля, взаимодействуя с вакуумом, создавали статистически непредсказуемые искажения. У людей, долго работавших со сверхмощными зарядами, открывались порой на краткое время неожиданные экстрасенсорные способности, сменявшиеся впоследствии страшными болями в голове и нервных узлах. Многие неожиданно умирали от инфарктов или кровоизлияний в мозг. И Совет Здравоохранения, обязанный законами Земли к осторожности, потребовал полного запрещения исследований в области сверхнапряжённых полей.
      Но ещё до того, как это произошло, случилась трагедия.

      Способность структур сверхнапряжённого поля сохранять огромные массивы информации привела некоторых теоретиков древности к идее попытаться использовать их для точного и подробного сохранения человеческой памяти. Были ли эти опыты удачными – не представлялось возможным проверить, поскольку обратный перенос информации в человеческое тело был невозможен ни по этическим, ни по техническим соображениям. Тогда возникла идея приспособить сам промежуточный носитель – стабилизированную сферу или кольцо сверхнапряжённого заряда – не только для хранения, но для изменения и сознательной передачи информации; словом, сделать из хранилища памяти вместилище сознания разумного существа.
      «У вас ничего не получится, – предупреждали экспериментаторов биологи и врачи, – в лучшем случае вы создадите чудовищного, лишённого человеческих свойств квазиразумного урода. Ведь это всё равно что пересадка сознания в машину. Сознание человека – не сумма его памяти, навыков и личных свойств; оно опирается на титанический пласт подсознания, а то, в свою очередь, связано самым тесным образом с наследием миллиардов лет эволюции – инстинктивной биологии живого существа. Отнимите у человека его биологию – и вы отнимете не только его личность, но и все основные, существенные свойства его сознания!»
      «Ничего подобного! – отвечали на это экспериментаторы, затеявшие опыт. – Сознание человека есть прежде всего высшие, не зависящие от биологических особенностей функции абстрактного мышления. Разум, дух человека всегда стремился в своих высших проявлениях преодолеть оковы плоти; отсюда требования целибата и поста, отсюда мечта об ангелах, о бестелесных существах, воплощающих собой чистую Мысль. Человек отличается от животного именно этой способностью к чистому мышлению, к абстракциям, не зависящим в своём существовании от конкретных потребностей живого вещества. Даже стремление к смерти, веками изумлявшее учёных в человеке, есть не более чем борение разума, отягощённого животной плотью, за иную, более достойную жизнь.»
      Был момент, когда сторонники опыта убедили скептиков, перетянув на свою сторону общественное мнение Земли. Ключевым аргументом послужило то, что переход к небиологическому существованию открывает человечеству новые пути к дальнейшей эволюции, даёт новые ключи к собственному развитию и к пониманию Вселенной. Это казалось заманчивым и логичным – одновременно. И опыт был разрешён. В специально созданном Институте Биологического Кодирования неторопливые земляне двадцать с лишним лет вели подготовку к трансляции человеческой личности на носитель из сверхнапряжённой плазмы. Были в их промежуточных экспериментах удачи, и неудачи, и новшества… А по прошествии этого срока руководители проекта явились к земному общественному мнению с докладом: земные и солнечные радиационные поля дестабилизируют плазму, поэтому существование вновь рождённого носителя сознания будет слишком недолговечным. Руководство просило у Земли средств на проведение великого опыта у самых границ Солнечной Системы, в атмосфере Плутона, незадолго до этого столкнувшегося с гигантским ледяным астероидом и ставшего на краткое (по космическим масштабам) время полноправной планетой, окружённой собственной атмосферой из аммиачного и водяного пара. Разрешение было получено. Гигантский планетолёт со странным названием «Волонтёр», специально построенный для обеспечения опыта, ушёл к Плутону – и никогда уже не вернулся назад. Погиб и корабль, отправленный на его розыски. Точнее, погиб только экипаж: спасательный корабль был найден семь лет спустя невредимым и пустым в точке либрации меж Нептуном и Тритоном, но ни одного члена экипажа не было на нём, хотя все системы жизнеобеспечения функционировали так, словно корабль был покинут лишь за несколько минут до этого. Впоследствии в районе Плутона пропали одна за другой ещё три экспедиции, и Совет Звездоплавания закрыл район для исследований ровно на тысячу лет. Лишь по прошествии этого срока группа смельчаков на уникальном корабле рискнула нырнуть в остывающую атмосферу планеты-пария, высадиться на поверхности и собрать наконец-то уникальные материалы, неоспоримо свидетельствовавшие о том, что Плутон некогда принадлежал совершенно иной звёздной системе и лишь в результате необъяснимых аномальных процессов прибился к Солнцу миллионы лет назад. Что было ещё более важным и странным – так это колоссальные развалины каких-то невообразимо древних сооружений, обнаруженные астролётчиками на плутонианских льдах. Правда, эта экспедиция проходила уже в те времена, когда Земля контактировала со множеством обитаемых миров Галактики, и сам по себе факт открытия инопланетных сооружений уже не был способен поразить землян. И лишь двадцать лет назад очередная экспедиция на Плутон сделала сенсационные выводы. Руины, датированные по всем измерениям и сведениям серединой мезозойской эры, тем не менее, представляли собой сооружения земной постройки. Удалось распознать даже назначение многих из этих руин: генераторы электрической энергии, колоссальные магнитные преобразователи, какие-то батареи сверхмощных конденсаторов… Комиссия, исследовавшая развалины, сделала однозначный вывод: техника и сооружения, уцелевшие на Плутоне предназначались для создания электростатических и магнитных полей огромной мощности, причём, в отличие от архитектурных решений, все базовые элементы внутренних конструкций созданы по земным представлениям и чертежам. Как и почему это оказалось возможным, откуда взялись колоссальные ошибки в первичной датировке руин – все эти вопросы требовали отдельного исследования.
      И вот, по стечению обстоятельств, два десятилетия назад молодой историк Имир Торвен, только начинавший практику, был приглашён на работу в комиссию по изучению «плутонианского феномена» с рабочим заданием: найти все данные об эксперименте, поставленном на Плутоне экипажем «Волонтёра». Торвен, заинтригованный и гордый этой просьбой, взялся за работу – и чуть не провалил её; практически все данные о «Волонтёре» и связанной с его экспедицией работе Института Биологического Кодирования необратимо и бесследно исчезли из архивов Земли. Это не было похоже на халатность: во времена «Волонтёра» земляне уже привыкли очень скрупулёзно обращаться с каждой крупинкой правдивой информации. Всё же Торвен сумел восстановить какие-то ничтожные крохи, заставившие комиссию заниматься этим вопросом с удвоенной энергией. Эта работа принесла Имиру Торвену известность и престиж; впоследствии его несколько раз приглашали специально для расследования небольших исторических загадок, да и в экипаж «Диалектики», отправлявшейся срочно с Земли в ответ на загадочную просьбу о помощи из скопления АБС-404, Торвена включили как «опытного эксперта по историческим тайнам». Но исторических тайн вообще чрезвычайно много, и «опытный эксперт» с таким же успехом мог проявить себя, грамотно исследуя причины падения СССР или развенчивая миф об оккультных тайнах «ордена Белых Звёзд». Историк же, составляя письмо для доктора Кшеш-Маалу об «искусственных образованиях, способных обеспечить межзвёздную связь», рассчитывал прежде всего на свою широкую осведомлённость в вопросах «плутонианского феномена». И надо же было случиться тому, что здесь, в приёмной великого учителя цивилизации, он вдруг с фотографической точностью узнал человека, сидевшего в углу на жёстком диванчике – человека, которого он когда-то изучил настолько хорошо, что мог бы узнать его из миллионов. В приёмной сидел Кирсти Райн, старший энергетик «Волонтёра», некогда бывший одним из самых молодых и талантливых популяризаторов кодирования искусственной личности. Его портретов сохранилось довольно мало, и узнать его землянину, даже историку, было бы так же тяжело, как опознать в лицо какого-нибудь римского центуриона из легионов Цезаря. Но Имир Торвен провёл много месяцев, изучая уцелевшие крупицы биографии Кирсти Райна. Когда-то он слишком много думал и слишком много знал об этом человеке – человеке, без вести пропавшим полтора тысячелетия назад в страшной катастрофе. Человеке, сидевшем сейчас в приёмной доктора Кшеш-Маалу и внимательно смотревшем на нового посетителя оливковыми глазами мертвеца!