Про Ленинград

[with_astronotus]

День седьмой

Утро седьмого дня

По закону подлости, просыпаюсь в несусветную рань. Пять часов - восемь по новосибирскому
времени. Заснуть уже невозможно.

Доедаю яблоки и груши, запасённые в номере. Заполняю гостиничную анкету, где просят выставить
оценки сервису.

Расчётный час в гостинице - полдень, но считается бонтоном съезжать чуть-чуть пораньше. А
самолёт у меня в полдесятого вечера. Думаю, как устроиться с этим делом. Решаю сдать вещи в
камеру хранения и прокатиться в Кронштадт, а потом, если останется время - сходить к Медному
всаднику.

Котлеты на завтрак вчерашние. На гарнир - холодный рис. Решаю в итоге не рисковать перед
самолётом и набираю блинчиков с повидлом. Запасаю полкуска хлеба - покормить уток на Чёрной
Речке.

Ещё на раз проверяю упаковку. После завтрака тупо лежу, смотрю какой-то чёрно-белый советский
фильм про учёного, изобретавшего термоядерный двигатель, про его любимого ученика и любящую
ученицу, и как все они друг друга довели до пикового положения. Хороший, добротный соцреализм.
Название фильма, естественно, намертво вылетает из головы.

Мою голову, бреюсь, одеваюсь. Стучит горничная, выясняет, во сколько я съезжаю - ей удобнее
попозже. Договариваемся на одиннадцать часов.

Выхожу проветриться, пытаюсь найти уток и покормить. Как назло, утки спрятались. Утро.

Возвращаюсь в номер, ещё раз привожу себя в порядок, проверяю, не забыл ли чего. Присел на
дорожку. Вещей - рюкзак плюс пакет с зонтиком, ветровкой и гостинцами.

Закрываю номер с сожалением. Хоть и блядское место эта гостиница, но в течение недели она
честно служила мне домом. Да и в Питере я с удовольствием пожил бы ещё недельку-другую. Но и по
дому соскучился изрядно. Так что предвкушаю радость возвращения.

Сдаю сумки в камеру хранения за шестьдесят рублей, выхожу из вестибюля и иду на улицу Савушкина
- это напротив гостиницы. Там остановка маршруток до Кронштадта.

По дороге захожу в видеокиоск; ищу на компакте "Суперзвезду" в постановке 2000 года. Они даже
не слышали про такое. Покупаю диск с сериалом "Государственная граница". Втянулся в потребление
кино. Надо же будет что-то смотреть по вечерам.

Поездка в Кронштадт

Кронштадт долго был закрытым городом, и не так уж много туристов добиралось до него. Вместе с
тем, Кронштадт упоминается во множестве исторических и морских книг.

Маршрутка номер 405 возит в это историческое место за сорок рублей. Усаживаюсь впереди. Через
три минуты после посадки прошибает холодный пот: не могу найти номерок от камеры хранения!
Перерыл всё на два раза - номерок потерян! По сторонам не смотрю. Мама миа!

Номерок находится в кармане сумки с документами. Успокаиваюсь.

Улица Савушкина - очень большая, похожа по архитектуре на Ленинский проспект, но длиннее и явно
больше. В Новосибирске таких гигантских улиц нет. При взгляде на её прямую, яркую перспективу
очень хорошо видно, чем современный стиль застройки городов отличается от старинного: в
историческом центре города дома стоят вплотную один к другому, а в современных кварталах - по
отдельности. Эта отдельность не так полна атмосферой, но добавляет визуального пространства.

Улица плавно переходит в шоссе, идущее вдоль железнодорожной ветки. Отсюда бегают электрички на
Сестрорецк. Проезжаем станцию Ольгино - типичную о.п., но в аккуратном ограждении красивой
чёрной металлической решётки.

Лес по сторонам шоссе не производит впечатления непривычности для сибирского глаза.

За мысом и станцией Лисий Нос - развязка автострад. Одно шоссе ведёт на Выборг, где когда-то
работал мой дед. Он остался не в восторге от Выборга... Другая дорога ведёт на дамбу до самого
Кронштадта.

Дамба - узкая и довольно кривая. Несёмся со скоростью около девяноста километров в час. С одной
стороны дамбы - гранитные валуны, над которыми по временам взлетают разбивающиеся гребни
прибоя. С другой - относительно спокойная гладь залива. По визуальным прикидкам, заметна
разница уровней воды по разным сторонам дамбы; а ведь это гидротехническое сооружение вовсе не
закрыто, дамба защищает Питер только с северной стороны.

Сердце замирает всякий раз, когда водитель храбро бросается по встречной на обгон очередной
большегрузной фуры, в то время как навстречу приближается другая. Впрочем, водителю виднее.

Постепенно вырисовывается впереди Кронштадт. Самое высокое здание в его силуэте, не считая,
конечно, труб - это Морской собор. Купол собора, как старинная обсерватория, господствует над
окружающим пейзажем.

Судя по карте, шоссе заходит в Кронштадт не по кратчайшей траектории, а едва ли не с крайней
северо-западной точки. Спрашиваю у водителя, далеко ли от остановки до Якорной площади. Тот
отвечает, что недалеко.

Едем через современную часть Кронштадта: относительно невысокие дома-коробочки, улицы узкие,
как в рабочих районах Новосибирска. Много моряков в форме, что логично.

Мореходка в Кронштадте выглядит снаружи сущей развалюхой.

Кронштадт

"Город военно-морской славы", гордо написано на въезде. Что ж, это бесспорно.

Выхожу у современного двухэтажного универмага - здесь конечная. Пользуясь подсказками водителя,
иду по улице, сворачиваю налево у красивого фонтана (к сожалению, его окружает строительный
забор) и попадаю на улицу Советскую. Видимо, это кронштадтский Бродвей.

На Советской тихо и очень уютно. Вдоль улицы тянется пешеходный бульвар, за которым -
отгороженная решёткой канава. Я иду по противоположной бульвару стороне. Здесь красивее.

Кронштадт не имеет и тени провинциальности, присущей, например, Бердску. Его атмосфера -
спокойная, подтянутая деловитость. Даже автобусы на улице ведут себя так, как будто не
пассажиров возят, а осуществляют по заранее намеченному плану минно-заградительную операцию.

Дом Офицерского собрания в Кронштадте славен участием во многих исторических событиях, особенно
в революционную эпоху. Там и сейчас находится дом офицеров.

Дохожу до Якорной площади, перехожу улицу и иду к одному из самых знаменитых мест в этом
регионе.

Якорная площадь

Чтобы попасть туда, нужно пройти по небольшому мосту, около которого стоит спаренное орудие.

Морской собор - здание, очень на собор непохожее. То есть, конечно, по архитектуре это самый
что ни на есть типичный собор, с куполами и приделами, с расписными ликами на стенах. Но он не
производит впечатления культового сооружения. Почему-то Морской собор похож на пристань. И лики
на стенах - как портреты встречающих, вглядывающихся в морскую даль: не покажется ли корабль,
которого так ждут, не привезёт ли весточку от любимых?..

Я иду через площадь к адмиралу Макарову. Степан Осипович стоит на гранитной глыбе, рискуя
замочить сапоги в вечно разбивающейся о скалу волне. На мой взгляд, это лучший из памятников в
Петербурге.

Пользуясь относительной тишиной и покоем на площади, я подошёл к постаменту поближе и склонил
голову перед Макаровым, помянув заодно таким нехитрым образом и Виктора Викторовича Конецкого.
Конецкий писал когда-то, что этот памятник вызывает у него наибольшие сантименты. Пожалуй, он
прав.

Макаров показывает рукой вдаль: "Флоту - рисковать!"

Две войны могучий линейный флот России простоял в гаванях Балтики. Я не знаток морской истории.
Не было ли такое бездействие отчасти продиктовано памятью о "Петропавловске", в одну минуту
унесшем с собой в водную бездну адмирала и весь свой огромный экипаж?

Слова "Гибели "Петропавловска" высечены на медной плите на правой части постамента. Из всех
эпитафий, которых может удостоиться военный, это - лучшая.

Мои размышления прерывает смех. Три юных туристки, давясь от беспроичинного хохота,
фотографируют друг друга на якорях и постаменте памятника. Потом одна из них открывает пиво о
гранитный выступ постамента. Они видят меня - и снова хохочут.

Отхожу в смешанных чувствах. С одной стороны, мне сложно понять и оправдать такое поведение. С
другой - патриоты отдают жизнь, в частности, ради того, чтобы такие вот девушки имели
возможность и повод для беспричинного веселья. Хорош только тот военный, который думает о войне
как о состоянии, необходимом для достижения мира. Ведь не зря же один из самых скандально
нашумевших приказов адмирала Макарова назывался "О приготовлении щей". Макаров думал о
профилактике цинги столь же серьёзно, сколь и о победах на море.

Но на девушек я рассержен. Не за то, что они ведут себя непристойно в столь торжественном
месте, а просто за то, что они непристойно себя ведут. Моя обида усугубляется, когда одна из
девиц, поддерживаемая за плечи и за ноги своими подружками, заливаясь бессмысленным смехом,
прикуривает от Вечного огня.

К памятнику подходит экскурсия, и я ухожу. До свидания, Степан Осипович! Сибиряки помнят войну,
будьте спокойны на этот счёт.

Собор в кадр не влезает. Отхожу, пытаясь засунуть его в рамку, нажимаю спуск, и тут отказывает
батарейка.

В расстроенном виде ухожу с Якорной площади. С другой стороны у неё тоже очень красивый мостик
через овраг.

Гуляю обратно по бульвару. На бульваре стоит старинный памятник Беллинсгаузену. За канавкой
тянется ряд одинаковых обшарпанных краснокирпичных зданий: видимо, казармы, а может, и
пакгаузы.

Вообще, Кронштадт мне нравится. Кидаю в канавку монетку, по старинной примете - вернуться сюда
ещё когда-нибудь.

На бульваре сидят два молоденьких офицера, увлечённо читают какой-то журнал. Приглядываюсь:
"Игры для приставок".

Общественный кронштадтский туалет - здание самое тёплое и чистое из всех своих собратьев в
районе Ленинграда. Во всём чувствуется эдакий морской порядок. А стоит это десятку, как и
везде.

Перед самым отъездом заглянул в компьютерный магазин напротив остановки. Ничего особенного,
цены как у нас, ассортимент победнее, конечно же. Кронштадт - не Петербург. Хотя в трёх
питерских магазинах картина в точности та же. Дешевле процентов на пять от нашего: видимо,
стоимость комиссии.

Еду назад.

Снова в Ленинграде

Возвращаюсь к гостинице в самое дебильное время: три часа. Ехать экскурсировать дальше уже
поздно, а тащиться с вещами в аэропорт явно рано. Ем напоследок в кафе "Причал" у Чёрной Речки.

Спускаюсь к воде по лестнице - утром там работала землечерпалка, а теперь лестница свободна.
Уток нет. Только собираюсь уходить, как выплывает из-под моста целая стая.

- Кря! - агрессивно говорит предводительница стаи. - Кря!

Кидаю хлеб. Стая удовлетворённо крякает, жрёт хлеб, уплывает под мост.

Чёрная Речка - протока совсем маленькая; с другими реками и каналами Петербурга её даже
сравнивать смешно.

Забираю вещи, присаживаюсь на дорожку уже в вестибюле гостиницы. Иду в метро. До свидания,
Петербург!

В метро принимаю импульсивное решение: выйти на Невском и пройти пешком до площади Восстания.
Маршрутки в аэропорт отходят прямо от Московского вокзала.

Иду, потею. Думаю о дебильности своего вида - в костюме, но с рюкзаком. Кидаю монетку ещё и в
Фонтанку, прямо с Аничкова моста.

За пересечением с Литейным проспектом Невский мне почти незнаком. Я только один раз был там - в
1990 году, во время одной крутой авантюры. Тогда я ехал вторым номером на мотоцикле, и мне было
не до разглядывания проспекта. Теперь же представляется возможность рассмотреть и Дом Актёра, и
стелу на площади Восстания, и даже ассортимент местных кафешек, дежурное меню которых
выставлено на пюпитрах у входа...

Сгружаю вещи у Московского вокзала, на Лиговском, жду маршрутки. Московский вокзал новосибирцу
непривычен. Как и многие вокзалы в европейских городах, он лежит не на транзитной дороге, а
заканчивается тупиковой веткой. Оттого и смотрится странно.

Маршрутка опаздывает. Оказывается, в части мест перекрыто движение, и мы попетляем по городу.
Меня это устраивает.

Едем и в самом деле непростительно долго - час. По дороге каким-то образом (я не слежу за
картой) нас заносит на Гороховую. В сером доме с аркой на Гороховой жил Распутин. От души
надеюсь, что там ещё нет музея, а то и часовни "святого великомученика Григория". Спрашиваю об
этом у водителя и получаю информативный ответ, что в проклятой квартире, подвергшейся, конечно,
перестройке и капитальному ремонту, уже много лет живут обыкновенные ленинградские жильцы. Об
этом неоднократно писали в газетах.

Десять минут не можем отъехать от метро "Московская". Взрослый сын провожает старенького отца в
аэропорт, где тот полетит "Пулковскими авиалиниями" в Анапу и обратно. Вздохи, слёзы и объятия,
как будто человека отправляют на войну.

Пулковский аэропорт

Архитектура этого здания, как я уже говорил, необычна и внутри, и снаружи.
При досмотре забываю сотовый в корзинке для вещей. Возвращаюсь, пытаюсь забрать его, и
возникает маленький скандальчик с охранником. Недоразумение быстро разрешается. Сдаю вещи в
камеру хранения, договорившись с кладовщиком за двести рублей. Мутит. Во рту - поганый вкус
блинчиков с повидлом. Отравился всё-таки на прощание в этой гостинице! Выпиваю таблетку
аллохола - легчает.

Смотрю через окно наружу. Виден международный терминал Пулково-2, кусок шоссе и газон перед
аэропортом. До вылета ещё два часа. Правое крыло вокзала - сектор Б - зарезервировано для
вылетающих в Москву. Для них все объявления дублируются на английском.

Съедаю зелёное кислое яблоко из своих запасов.

Из зала ожидания хорошо видны самолёты, заходящие на посадку с восточного направления. Сперва в
вечернем небе загорается яркая звезда, которая медленно плывёт над шоссе от фонаря к фонарю.
Потом звезда рассыпается на три огонька поменьше, снижается и исчезает за деревьями, а из-за
деревьев уже выскакивает стремительно бегущий по дорожке красавец авиалайнер.

В каждом мужчине априорно жив мальчишка. Мощь техники завораживает нас. Мы любим жужжащие,
бегающие, даже стреляющие игрушки и готовы играть с ними хоть всю жизнь. Но пусть женщины не
задирают нос: многие ли из них перерастают своих кукол и игрушечные домики?

Регистрация начинается за час двадцать до вылета. Народу опять мало. На этот раз, наученный
горьким опытом, сдаю рюкзак в багаж. Спускаюсь в зал предпосадочного ожидания. Темнеет. Красные
оттенки заката почти не видны: небо и земля просто теряют краски.

Московские рейсы летят конвейером с интервалом минут в сорок: Внуково - Домодедово -
Шереметьево - Внуково - Домодедово... Остальные рейсы теряются в этом потоке.

Выхожу к окну и вижу во влажном воздухе очень красивую лунную радугу. Три раза в жизни я видел
лунную радугу, и два из них пришлись на Ленинград. Видимо, здесь в воздухе часто бывает много
водяной пыли, а моет, это явление просто чаще встречается в северных широтах. Дуга радуги -
бледно-жёлтая, тонкая, и только если очень приглядеться, можно найти на её наружном крае
красноватый оттенок. Хотя я не уверен, что это не хроматическая аберрация в стёклах моих очков.

У стойки бара ещё один ма-а-асквич создаёт затор. Ему ненравится ассортимент в баре, и он
просит срочно привезти то, что ему нравится. Оттеснив ма-а-асквича, покупаю бутылку "Перье" без
лимона. Гадость.

Объявляют посадку, и сразу же на аэропорт падает законченная, стопроцентная темнота. Только
огни светятся.

Из автобуса видна кровавая полоса заката, и в небе над ней - ослепительная, яркая Венера.

Обратный путь

Место 20А - рядом с аварийным выходом. Сиденья передо мной нет - можно вытянуть ноги. Ура!
Только ужинать-то как?

С запозданием на пять минут выруливаем на взлётную полосу. Без перехода начинаем разгон (обычно
самолёт перед разгоном приостанавливается, чтобы набрать мощность на турбинах).

Отрываемся от земли в восточном направлении. Раньше мы всегда делали круг над городом, и можно
было увидеть Медного всадника. Здесь идём сразу на восток, но за это я вознаграждён
великолепным зрелищем: весь Петербург, как на ладони, сияет огромным сверкающим вихрем под
крыльями машины. Каждый проспект, каждую крупную улицу можно разглядеть по отдельности, как на
карте. Огни преимущественно либо жёлтые натриевые, либо зеленовато-голубые уличные, но
попадаются и яркие пятна. На серо-чёрной карте местности огненное сияние Ленинграда производит
фантастическое по силе впечатление.

В самой северной части города, на границе темноты - два огня ослепительной яркости. Интересно,
что это такое?

Северная Пальмира скрывается позади, вынуждая меня опасно сворачивать шею. До свидания,
Ленинград! Надеюсь, я ещё не раз вернусь сюда.

Когда за окном потянулась унылая гладь Ладоги, беру в руки "Инфлайт-Ревю". Выпуск уже сменился.
Гламурные журналистки рассказывают о своих впечатлениях от визитов в различные спа. "Я
почувствовала себя шоколадным пирожным, и у меня уже третий день нет желания превращаться
обратно в человека", - признаётся одна из них. Надо будет написать ребятам из White Wolf
Studios о таком интересном варианте ликантропии...

Кормят. Пулковская жрачка вкуснее толмачёвской, но ненамного. По закону подлости, роняю на
пиджак фасолину и сажаю на лацкане грандиозное пятно. Ладно. После таких приключений пиджаку
всё равно дорога в химчистку...

Размышления постфактум

Лечу, суммируя итоги путешествия.

Я люблю Ленинград. Более того, это любимейшее из моих мест на Земле. И дело здесь, конечно, не
только и не столько в старинных зданиях, чудесах архитектуры и великолепных музеях. В
Ленинграде всегда понимаешь, что живёшь не зря, как не зря жизи многие и многие прошлые
поколения - такие близкие, если вдуматься. Ничто: ни войны, ни прогресс, ни смена исторических
формаций - не может остановить это поступательное, непрерывное движение жизни. Каждый дом,
каждый камень Санкт-Петербурга - символ такого поступательного движения. При том, что он
выполняет ещё и утилитарные функции. Ленинград - живой город, а не мемориал под открытым небом
и не могила для славного героического прошлого.

Вместе с тем, в моей любви к Ленинграду нет ничего истерического. Я насмотрелся на отношение
провинциалов к великим городам, отношение, особенно ярко выраженное, если провинциал не чужд
творчеству. Такой человек сперва воспевает свой Верхне-Задрюпинск в тонах и амбициях,
исключающих саму возможность нормального существования людей в каком-либо месте, кроме этого
самого Верхне-Задрюпинска. Вместе с тем, втайне такой человек мечтает больше всего на свете
вырваться куда-нибудь в место, которое он может считать великим городом: в Москву, Ленинград,
Вашингтон или даже в Катманду. И уж вырвавшись - становится святее папы римского и плюёт на
своих вчерашних верхне-задрюпинских сограждан, как на толпу серых и погрязших в невежестве
провинциалов второго сорта...

Мне нет резона стыдиться своего города, хотя много что в нём нуждается в исправлении и
улучшении. Новосибирск - живой, полнокровный, активный город, и жителям его негоже чувствовать
себя провинциалами. А чтобы прикоснуться к истории, нам нужно, конечно же, ездить в другие
города. Хотя много ли мы знаем о драматических перипетиях нашей собственной истории? Не всякий
новосибирец знает, кто такой был Эйхе, или при каких обстоятельствах решено было строить
Академгородок именно у нас. В этом, кстати, виновата не наша историческая беспамятность, а
тщательно организованная образовательная политика "центра".

Жить в Ленинграде я бы не смог. Климат неподходящий, а у меня с детства слабое горло. Да и
ленинградская вода - мягкая, фосфатированная, со множеством технических примесей, - не вызывает
у меня восторга даже при мытье.

Но при всех несуразностях, даже неприятностях, настигающих меня в Санкт-Петербурге в каждый мой
приезд туда, он продолжает оставаться городом, который я люблю. Капризы погоды, скверная еда и
бляди - не более чем мелочи быта, неспособные серьёзно подорвать впечатление от каждой поездки
в северную столицу.

Однако не могу и забыть слова автора "Атлантов" Городницкого: "Больше всего на свете я мечтаю
вернуться когда-нибудь в Ленинград. А получается возвратиться только в Санкт-Петербург...".

Подписываюсь под этими словами.

Хотя, возможно, это просто ностальгия по давно прошедшей юности.

Вот и дома!

Багажный терминал теперь в самом здании аэровокзала "Толмачёво", Двадцать минут ждём, когда
начнут разгружать наш рейс.

Таксист, вызванный загодя, извёлся в ожидании. Переплачиваю ему полста рублей. Гоню его сперва
в институт - врываюсь в свой кабинет в полшестого утра, забираю из сейфа получку, и только
затем еду в городок.

Ничего не изменилось за неделю. Как и не уезжал. Впрочем, а что бы изменилось за неделю?

Таксист восхищён моей смелостью - летать на "Пулковских авиалиниях". Успокаиваю его:
опозорившаяся компания уже запродалась только что московской транспортной компании "Россия",
Москва подгребает под себя всё - власть, капитал, закон...

В десять минут седьмого вваливаюсь домой. Путешествие окончено. Теперь - в ванну и спать.

Конец

В качестве своеобразного заключения - фотография надписи на заборе, увиденной мной где-то в
середине Малой Монетной улицы.

На мой взгляд, для подобного дневника это может послужить лучшей графической иллюстрацией.